Покуда я тебя не обрету
Шрифт:
Джеку повезло – в эти выходные родители Мишель отправились на какой-то жутко важный прием (смокинг, галстук и прочие навороты) и оставили шикарную квартиру и красавца-пса на Мишель и Джека. Они начали с того, что смотрели телевизор в спальне Мишель; она сказала:
– Родителей не будет весь вечер.
Джек был готов к тому, что они будут ласкаться и все такое, но думал, что Мишель не из тех, кто решиться «пройти весь путь до конца», по выражению Алисы Стронах.
– Я надеюсь, что ты не знаком с девочками, которые готовы пройти все до конца, – говорила ему мама, когда Джек возвращался в Торонто на весенние каникулы.
Мишель Махер в самом деле
– Нет, я думаю, ты именно что права, – сразу ответил ей Джек.
Не мог же он ей сказать, что боится заразить ее триппером, подхваченным у школьной судомойки! Так что пришлось ему самому стать пропагандистом воздержания.
По телевизору показывали ретроспективу фильмов с Джоном Уэйном, первым делом шел «Боец из Кентукки». Джон Уэйн командует взводом стрелков, на голове у него практически живой енот. Джек обожал Джона Уэйна, но Эмма задушила любовь Джека к героическому кино такого плана, посадив его на жесткую диету из Трюффо и Бергмана. Трюффо Джеку понравился, а Бергмана он был готов носить на руках и целовать его ботинки.
Нет, на «Четырехстах ударах» Джеку стало скучно, и он не постеснялся в этом признаться. Эмма так обиделась, что отпустила его пенис, но уже на «Стреляйте в пианиста» снова взяла его в руки – фильм Джеку понравился – и продержала, не выпуская ни на секунду, весь «Жюль и Джим» (а он воображал, что его пенис держит не Эмма, а Жанна Моро).
Бергмана ему всегда было мало. Именно из-за его фильмов – «Седьмой печати», «Девичьего источника», «Зимнего света», «Молчания» – Джек захотел играть именно в кино, а не в театре. «Сцены из семейной жизни», «Лицом к лицу», «Осенняя соната» – в этих лентах он черпал вдохновение. Он все время пытался вообразить себе, какое у него будет лицо, если он подойдет близко к бергмановским женщинам – как подъезжает камера при крупном плане. Произнося каждое слово, Джек воображал, что камера словно прилипла к нему, что его лицо заполняет весь экран – или не лицо, а пальцы его руки, кулак, кончик указательного пальца, который нажимает на дверной звонок (тоже во весь огромный экран).
А секс у Бергмана! О, эти женщины в возрасте! Только подумать, что Джек познакомился с ними – с Биби Андерсон, Гуннел Линдблум, Ингрид Тулин, Лив Ульман – с пенисом у Эммы в руке! А Алиса еще выражала надежду, что он не знаком с девушками, которые проходят весь путь до конца! Бывают же такие наивные татуировщицы!
– Дик, что случилось? Потерял горб? – спросила Мишель (еще одна шутка времен «Ричарда III»).
– Он у меня сдулся, – ответил Джек.
Он не мог себя обмануть – «Боец из Кентукки» ни на секунду не привлек его внимания. Мишель и Джек продержались до конца «Рио-Гранде». Джон Уэйн снова пошел на войну, на этот раз с апачами, а заодно со своей буйной женой, с чужим ему человеком в исполнении Морин О'Хара и ее бесконечных грудей, но Джек смотрел на одну Мишель. Боже, как она прекрасна! Какая милая, умная, веселая. Как он хочет ее.
Мишель Махер тоже хотела его в тот вечер, но Джек отказался с ней спать – несмотря на то, что глаз не мог от нее оторвать и был не в силах удержаться, чтобы не целовать ее, не обнимать ее, не ласкать. И все повторял ее имя. Много лет спустя он будет просыпаться, снова повторяя ее имя: «Мишель Махер, Мишель Махер, Мишель Махер».
– Джек Бернс, – сказала она, словно подшучивая над ним, – он же Ричард III, он же леди Макбет!
Она целовалась лучше всех-всех женщин, каких он знал до и после нее (и
Ну так почему же Джек не сказал ей правду? Что он опасается, не болен ли гонореей; что он, наверное, подцепил ее от похотливой судомойки, женщины, годящейся ему в матери. В самом деле, сюжет, достойный эксетеровского драмкружка – или, скорее, продолжение «Невесты по почте».
Почему Джек не сказал Мишель, что любит ее, что хочет защитить ее от всего плохого, что есть в нем (на самом деле или в воображении)? Он мог бы выдумать какую хочешь историю – видит бог, он сумел бы это сыграть. Он мог бы соврать Мишель Махер, что ему на пенис наступил партнер в спортзале – очень частая, кстати, травма у борцов, хотя они, конечно, стесняются об этом говорить. Тут уж, конечно, он смог бы убедить девушку, что ему просто больно заниматься с ней любовью.
Но нет, Джек был такой дурак! Он предложил ей вместе помастурбировать, вместо того, чтобы по-человечески трахнуться!
– Это же самый безопасный секс на свете! – сказал он, пока вокруг них ревела кровавая бойня и апачи гроздьями падали на землю. Джон Уэйн дрался не на жизнь, а на смерть, а Джек – Джек совершал самоубийство перед Мишель Махер.
– Ну, просто ты раздеваешься, я раздеваюсь, потом я ласкаю себя, а ты – себя, – сказал он, роя себе тем самым могилу. – Мы смотрим друг на друга, целуемся – воображаем, как мы это делаем, ну, словно мы актеры.
Слезы в глазах Мишель Махер разбили бы сердце любому, покажи кто-нибудь их в тот миг на большом экране; она была такая красавица, ее нужно было показывать самым крупным из всех крупных планов.
– О Джек! И все это время я защищала тебя! Все вокруг говорят: «Джек Бернс странный, очень странный». А я все время отвечала: «Да нет же!»
– Мишель… – начал было Джек, но прочел все в ее глазах. Он видел, как она влюбилась в него; сейчас он увидел, как потерял ее навсегда. На экране телевизора оседала пыль – мертвые лошади, мертвые апачи.
Джек оставил Мишель одну в спальне; он хорошо умел чувствовать других, он знал, что сейчас ей хочется побыть одной. С ней остался и красавец-пес, а «Спокойного человека» Джек смотрел уже в своей спальне, рядом с ванной и Пикассо.
В этом фильме Джон Уэйн играет ирландца-боксера, который бросает бокс после того, как случайно убивает соперника на ринге. Он уезжает из Америки обратно в Ирландию и влюбляется в Морин О'Хара и ее бесконечные груди (ну еще бы). Но брат Морин (в исполнении Виктора Маклаглена) полный урод и собирается побить Уэйна, которому приходится вспомнить, как это махают на ринге кулаками. Сцена драки – самая длинная в мировом кинематографе и самая неправдоподобная.
Джек решил, что, сойдись Виктор и Джон по-настоящему, первый отколошматил бы второго по первое число. Маклаглен-то был профессиональным боксером, он дрался с Джеком Джонсоном и вломил ему будь здоров. Джон Уэйн не выстоял бы против Маклаглена и раунда.
Наутро они с Мишель поехали обратно в Эксетер, по дороге (а она была долгая-долгая) почти не разговаривали. Джек еще сильнее испортил их отношения, сказав, что любит Мишель и предложил ей заняться мастурбацией потому, что уважает ее.
– Джек, я тебе объясню, что в тебе самое странное, нет, страшное… – начала было Мишель, но расплакалась и ничего не сказала. Так он и не узнал. В течение двадцати лет после этого случая Джек каждый день отчаянно желал прожить ту субботу еще раз.