Покуда я тебя не обрету

Ирвинг Джон Уинслоу

После фильма они пошли выпить пива, хотя Джек не очень-то хотел. Пиво покупала Эмма, но это могли сделать и Джек и Клаудия. У Клаудии никто никогда не спрашивал удостоверения личности, ей было девятнадцать, но выглядела она как зрелая женщина. А со времен просмотра «Телохранителя» никто не спрашивал удостоверения и у Джека – в свои девятнадцать он отлично умел натягивать на лицо улыбку героя Тосиро Мифуне и при этом обильно мазал волосы бриолином. Эмме нравилось, как выглядит Джек в такие моменты, Клаудия же жаловалась, что он бреется только раз в три дня.

Джек больше всего любил изображать возмущение Тосиро Мифуне –

особенно его лицо в самом начале «Телохранителя», когда самурай приходит в город и видит, как мимо бежит собака, неся в зубах человеческую руку. Джек был просто в восторге от того, как Мифуне смотрит на собаку в этой сцене.

Эмма слишком много выпила, и за руль сел Джек, а Клаудия и Эмма обнимались себе на заднем сиденье.

– Если ты к нам присоединишься, конфетка моя, мы не будем против! – сказала Джеку Эмма.

Джек давно привык к необузданным страстям Эммы, к ее вечному желанию нарушать все и всяческие правила, но вот живое участие в этом Клаудии беспокоило его. Эмма была непростой человек, порой с ней бывало трудно, но Клаудию Джек понять не мог совсем. Как и он, Клаудия, казалось, ждала чего-то, выжидала нужный момент; она держала себя в руках, вела себя как-то отрешенно, никогда нельзя было понять, о чем она думает. А может, Клаудия просто служила для Джека зеркалом, как и он для нее?

Вернувшись домой, Джек и Клаудия уложили захмелевшую Эмму спать – дотащили ее до спальни и раздели; она уже истошно храпела, но это не помешало Джеку и Клаудии хорошенько рассмотреть влагалище у нее на правом бедре.

– Так какие у тебя с ней отношения, выкладывай начистоту, – сказала Клаудия.

– Сам не знаю, – искренне ответил Джек.

– Я так и думала, молодец, что признался, – рассмеялась Клаудия.

Лежа в постели, она спросила у него:

– Когда у тебя это началось, пенис-кино-рука? Я имею в виду, с Эммой.

Джек притворился, что не может точно назвать время.

– Кажется, мне было восемь, а может, и девять. Эмме было пятнадцать или шестнадцать. А может, и пораньше, когда мне было семь, а ей, значит, четырнадцать.

Клаудия просто держала его за пенис, ничего не говоря. Когда Джек уже почти засыпал, она спросила снова:

– Джек, ты хоть можешь себе вообразить, как все это странно? Чем все это пахнет, а?

Мишель Махер научила его бояться слова «странно», особенно если «странно чересчур». Джек знал, что Клаудия не настолько слепа, чтобы думать, будто он ее любовь на всю жизнь, и уж точно достаточно умна, чтобы не думать, будто так воспринимает ее он. Но все равно было неприятно узнать, что она считает его «странным».

– Значит, ты считаешь, я чересчур странный?

– Это как посмотреть, Джек.

Ему не понравился этот ответ. Что значит – как посмотреть? Он знал, что Клаудия хочет, чтобы он задал ей этот вопрос. Но не задал его – потому что уже знал ответ. Вместо этого он взял ее за груди, поцеловал ей шею, и пенис начал оживать – но тут Клаудия его отпустила.

– Почему Эмма не хочет иметь детей? – спросила она.

Джек Бернс был актер – он с первого взгляда узнавал вопросы с дальним прицелом.

– Наверное, думает, что будет им плохой матерью, – предположил он, не выпуская груди Клаудии. Вопрос-то на самом деле предназначался ему: почему он, Джек, не хочет иметь детей? Потому что, если он и вправду станет как отец, он сразу бросит и ее и их – так он однажды и сказал Клаудии. А Джек

не хотел быть таким отцом.

Но этот ответ не удовлетворил Клаудию; Джек точно знал, что она-то детей хочет. Как актриса, Клаудия ненавидела свое тело – единственный положительный отзыв о нем из ее уст звучал так: «Мое тело предназначено рожать». Она так это говорила, что сомнений не оставалось – она правда так думает. Джек ясно видел, что тут она не играет, а еще вот что – с точки зрения Клаудии, то, какой отец выйдет из Джека, не ее, а его проблема.

– А смотреть надо вот как: если ты хочешь иметь детей, это одно, а если нет, другое, – сказала она.

Джек выпустил ее груди и повернулся к ней спиной. Клаудия легла на бок, обняла Джека и снова взяла его пенис в руку.

– Нам с тобой еще два года учиться, – сказал он.

– Джек, я ни разу не говорила, что хочу детей немедленно.

Он уже говорил ей, что не хочет иметь детей вообще.

– Я не хочу заводить их, пока не узнаю достоверно, что у моего отца были дети, которых он любил, которых он не бросил, – так Джек объяснил ей свою позицию.

Разве удивительно, что, услышав такое, Клаудия держалась несколько отстраненно?

Но им было весело вместе – особенно в летних театрах. Прошлым летом они играли в «Ромео и Джульетте» где-то в Беркшире. Главные роли получили «старики», проверенные актеры местной труппы. Клаудия была дублершей Джульетты, но плоскогрудая, смахивавшая на робота исполнительница из основного состава не пропустила ни одного представления. Джек хотел играть Ромео или, по крайней мере, Меркуцио, но его поставили играть этого мудака Тибальта, потому что Джек был борец и выглядел агрессивно.

Клаудия все время фотографировала, особенно себя вместе с Джеком, наверное, думала, что если набрать нужное количество снимков, то это сцементирует их связь навсегда. У нее был фотоаппарат с задержкой спуска, она устанавливала таймер и бежала к Джеку. Она так старательно снимала их вдвоем, что Джек иногда задумывался, а не принимает ли она их отношения и в самом деле за любовь до гроба.

После визита к Эмме Джек и Клаудия сыграли в пьесе Федерико Гарсиа Лорки «Дом Бернарды Альбы» где-то в Коннектикуте. Действие происходило в Испании в 1936 году, оба играли женщин. На первом представлении Джеку стало плохо – он перед этим съел каких-то подозрительных слив, а антракт не был предусмотрен; режиссер, тоже женщина, приказала Джеку «не ныть» и надеть юбку подлиннее. А все потому, что дублерша Джека болела грибком и режиссерша жалела ее (вообще в пьесе было занято десять человек – девять женщин и Джек).

У Джека жутко болел живот и был дикий понос. В один прекрасный момент у него так свело брюшной пресс, что он едва не упал, и из лифчика вывалилась подкладная грудь, он прижал ее локтем. Клаудия потом сказала, что он выглядел так, словно изображает расстрел самого автора пьесы. Джек про себя подумал, слава богу, Лорка уже мертв и не видит этого.

Он написал про это мистеру Рэмзи, а тот ответил: «Какой великолепный опыт! Надеюсь, он тебя многому научил».

Мисс Вурц могла бы им гордиться – еще ни разу в жизни Джек с такой нечеловеческой силой не пытался сосредоточиться на своем единственном зрителе. Он почти видел, в каком ряду и на каком кресле сидит Уильям (что и говорить, для папы пьеса идеальная, на сцене одни женщины и никого больше).