Покушение на Еву
Шрифт:
– Еве?
– Да, праматери человечества.
– Не понял? – оторопело уставился на Курмана Александр. – Вы меня что, в рай отправляете?
– Я знаю, что ты не в курсе, ты ведь все-таки не гений, а мы специально лишили тебя соответствующей литературы, дабы раньше срока не догадался. Теперь придется нагонять упущенное.
– Я весь внимание.
– Дело вот в чем. Помнишь, я растолковывал тебе, что существует такая штука, ДНК?
– Обижаете, начальник, – пошутил Александр.
– Так вот, существует ядерная, но имеется еще и внеядерная ДНК.
– Я в курсе.
Курман не обратил на его реплику никакого внимания и продолжал:
– Дело в том, что внеядерная меняется гораздо быстрее, примерно в десять раз. Значит, в процессе смены поколений она накапливает больше изменений. И, кроме того, внеядерная ДНК передается потомству только по женской линии. Исходя из этого, с помощью простого вычисления количества мутаций и чуть более сложного анализа можно определить всю предковую материнскую линию. И вот что интересно: все орбиты, исходящие от любой женщины планеты, пересекаются, и происходило это примерно двести тысячелетий назад. То есть мы все произошли от одной женщины либо от группы близких по крови женщин, живших тогда вместе. Условно мы назвали эту женщину, или всю группу, Евой, ясное дело почему?
Александр кивнул.
– Далее, Саша, я повторюсь. С помощью другого секретного метода, извини, я не могу тебя посвятить в детали, не потому, что не доверяю, упаси бог, а просто у тебя не хватит знаний, чтобы понять, мы пришли к выводу, что над Евой нависла опасность. Мы не знаем какая, но опасность реальная. И тебе надо будет всего-навсего
– Прощайте, Александр! Не поминайте лихом! – громко сказал Курман, наклоняясь над ним.
Александр видел только глаза шефа, остальное было скрыто стерильной маской. Он хотел кивнуть, подбодрить его, этого спокойного, но умирающего внутри от волнения человека: однако бесчисленные провода-нити на голове не дали такой возможности, а кислородная маска, плотно прилегающая к губам, не наделила способностью говорить. А потом все смешалось, и реальность окружающего поблекла, и изнутри накатилась цунами из образов и переживаний давно ушедших времен. Он видел себя маленьким, как бы со стороны, и одновременно наблюдал происходящее вокруг своей персоны в эти давно забытые дни. Он узрел себя плачущим в кровати, в возрасте, наверное, лет пяти. Была ночь, и родители уложили его в детской комнате, а спать не хотелось, и он думал, и думал очень долго, и наконец дошел до мысли, что все люди смертны, и когда-нибудь его жизнь тоже оборвется. Потом он тихонько плакал, зная, что ничто не помешает этому неизбежному процессу, точнее, окончанию процесса. Александр давным-давно забыл об этом происшествии, однако теперь, подчиняясь внешнему воздействию магнитных и электрических полей, вскрывались области памяти, находящиеся в замкнутых на самих себя нейронных сетях. Даже во сне, при подавлении главенствующего полушария мозга, эти отрывочные образы не могли прорвать блокаду отображаемого в сознании уровня, однако теперь все нарушилось. Миллионы направленных силовых полей, подчиняясь специально разработанной компьютерной программе, изменяли картину распределения зон возбуждения. Мощный томограф пятого поколения создавал тысячи тысяч локальных зон магнитной напряженности, синфазно наводя на них облучатели. Каждая из этих зон имела размеры, сравнимые с молекулами, и в этой, мало сказать миниатюрной, области она существовала любое заданное время, от наносекунд до минут, мгновенно исчезая по команде и локализуясь в другом месте или же пропадая вовсе. Так же просто эти магнитно-резонансные энергетическо-информационные сгустки могли усиливаться в мощности или переходить с режима воздействия в режим слежения. Это было сложное сканирование человеческого мозга, с целью усилить малообъяснимую научно и даже философски субстанцию, называемую сознанием. Любой научный факт можно растолковать так и эдак, согласно принятой логике или теории, однако сами научные теории базируются на постулатах, оговоренных заранее и принимаемых без проверки, потому как, если добираться в любом сложном деле до исходных принципов, перед мозгом, будь он человеческий или кибернетический, встают проблемы, неразрешимые априорно, на данном уровне знаний, и в объяснении их неизбежны непроверенные допущения и абстрактные прикидки. В происходящем в настоящий момент процессе использовалась гипотеза, имеющая доселе мало проверенные факты-подтверждения своей истинности, точнее, этих фактов не было вовсе, поскольку их объяснение можно было трактовать многими способами. Однако в данной области наука уперлась в один из рубежей, поставленных природой, нечто подобное произошло ранее в физике, когда спор между корпускулярной и волновой теорией так и завершился ничьей, однако в настоящий момент использовалось еще более погранично расположенное допущение. В нем сознание рисовалось подобием бегущей, имеющей мало общего с любым материальным носителем волной, перемещающейся не по пространственной, а по временной шкале со скоростью человеческого восприятия внутренних и внешних процессов. Информационная подпитка данного мистического, однако однозначно существующего образования производилась из подсознания, более простого, однако также досконально не понятого механизма. В настоящий момент с помощью этой сложной цепи допущений и еще более навороченного технического воплощения техногенное воздействие на физику мозга приводило к увеличению амплитуды и росту полосы охвата чувственного сознательного восприятия внутренних процессов и на этой основе – полного перекрытия внешнего окна поступления информации. Сознание ныряло в глубь себя на очень глубокий уровень.
Одновременно шла перекачка этой неэнергетической субстанции с основного амплитудного всплеска в боковые гармоники, расположенные на некотором отставании в шкале Хроноса. После того, как было доказано дискретное устройство времени, множество раз делались попытки заставить вещественный объект перемешаться, минуя некоторую их часть: опыты приводили к неоднозначным результатам, ведущим к бесконечным спорам среди философов и физиков. Дело в том, что виртуальные частицы спокойно нарушали однозначную направленность времени и даже законы сохранения, правда, на неизмеримо малый срок. В этом плане сбивали с толку и опыты с измерением скорости света в некоторых средах, поскольку появлялись результаты, ведущие к ниспровержению основных постулатов теории относительности. Кроме того, было однозначно доказано, что часть гармоник любого сигнала размазывалась не только по пространству, но и по времени. И вот теперь происходило перемещение этой нематериальной субстанции, когда-то именуемой душой, вниз по причинно-следственной координате. Самое интересное, что приборы, производящие данное переотражение, не могли фиксировать выполнение собственной работы, поскольку, как и любое вещественное тело, оставались впаянными в текущие секунды, а посланное ими в прошлое амплитудное возмущение уходило все дальше и дальше, производя дискретные скачки, предсказанные теоретически. То есть сам труд людей и техники приводил к мистическому, непроверяемому результату, поскольку даже косвенными методами его окончание невозможно было проконтролировать: в прошлое не переносился ни единый квант энергии, а тем более материи, несколько изменялось перераспределение энтропии в маленькой локальной области, и только. В данном опыте все происходило по заранее спланированной умозрительной схеме, в которой смыкались пограничные области физики, математики и генетической медицины. Волна сознания, на неуловимо малое мгновение, должна была прорвать барьер, уподобляясь виртуальным кваркам, однако, в отличие от них, не являясь материальным носителем, она обязана была успеть закрепиться в вещественном объекте того не существующего для производящих опыт людей времени. А зафиксироваться она могла только в аналогичной, породившей ее, сложнейшей во Вселенной машине – человеческом мозге. Именно для этого использовалось наведение по генетическому древу, благо генетический код практически не изменился с того далекого времени и тем не менее несколько отличался от современного в количестве накопленных мутаций, что и позволяло делать точное наведение. И сознание Александра понеслось по этому информационному каналу с неизмеримой скоростью, подобно тому как световой зайчик способен на большом расстоянии преодолеть скорость света.
Часть II
НАВЕДЕНИЕ
Однако грязи здесь было по уши. Объедков имелась целая гора, правда, обглоданы кости были с уважением и со знанием дела, чувствовалось, что о голоде здесь знают не понаслышке. Но эти самые кости бросали прямо тут, где едят, за исключением крупных остатков черепов, их складировали особым образом по центру становища. Большие представители, типа непробиваемых бегемотовых голов, образовывали не совсем правильный эллипс, ближе к самой большой хижине. Вообще окружающим было в натуральном смысле наплевать на сохранение окружающей среды, хотя бы локальное, ведать они не ведали о проблемах, которые обрушатся на их потомков. Даже в туалет они хаживали тут же, может, сказывалось более близкое родство к обезьянам, чем у прошлых современников Александра? Макаки, как известно, делают сбросы своих пищевых отходов где попало, но ведь тех можно понять – они ведь на деревьях,
Александр сидел на большом камне и думал. Мужчины, находящиеся поблизости, были заняты: они точили камни с помощью других камней. Александр некоторое время смотрел, как они истязают себя, высунув языки от усердия. Это скромное, тяжелое занятие захватило их полностью не только физически, но и умственно. Даже на расстоянии ощущалось, как шевелятся в их головах нейроны, требуя повышенного притока крови и новых медиаторов для образования устойчивых внутримозговых связей. Александр знал минимум несколько способов, как сделать данную работу более продуктивной, но его не присылали сюда ускорять прогресс. «Все это придет со временем, – размышлял он, – раз этого нет, значит, не наступил момент». А в общем люди вокруг него собрались неплохие: незлобные, хотя могли запросто съесть живую, крупную сороконожку; веселые, хотя смертность вокруг превышала привычные Александру мерки; разговорчивые, хотя словарный запас почти не просматривался и не прослушивался; очень любящие друг друга, может, от своего малого количества, а может, просто не успевали они один одному надоесть за свою короткую жизнь, ну, а может, потому, что были похожи друг на дружку и лицами и психологией, так как не отличалось их воспитание разнообразием, жили они в этих местах извечно, и деды, и прадеды и прапрабабки никуда не переезжали, а привычка дело сильное. Александр пытался на них походить, в целях маскировки, но, видимо, это мало удавалось: сторонились они его, считая еще не излечившимся. А он был благодарен им за то, что выходили, а не бросили, хотя страховка за медицинское обслуживание в местном времени у него не была уплачена. Сколько они с ним возились, определить было нельзя, смутно они во времени ориентировались, да и, наверное, понятия такового еще не изобрели. Но уж ясно, не один день, поскольку помнил он нечеткие образы тех моментов, как потихонечку завоевывал выход во внешний мир и как это окно постепенно становилось все более широким, а уж как он учился заново ходить или двигать конечностями – это он припоминал отлично. Он очень радовался, что в окружающем его молодом мире еще не зародились адские религиозные предрассудки, и из завоеванного им тела никто не додумался выгонять злого духа какими-нибудь варварскими методами. Курману и компании, а в первую очередь ему самому повезло: он оказался в теле мужчины, не инвалида, потерявшего где-нибудь в схватке с мастодонтами конечность, а мужчины в молодом возрасте. Он понял это по исходящей изнутри силе, желанию жить и еще по некоторым проявлениям молодости, которые он сдерживал искусственно, поскольку не хотел запутать генетическую цепочку, по которой его будут наводить из будущего в этой перепутанной теперь причинно-следственной узловатой веревке.
Почти всем окружающим, по крайней мере тем, с кем случалось общаться чаще, Александр дал имена – так было проще различать эти непривычные лица с приплюснутыми лбами и выпирающими валиками бровей. Разумеется, он не произносил имен вслух, да и не существовало в местном примитивном диалекте большинства понятий, соответствующих использованным аналогиям, – имена оставались для их носителей тайной.
Александр еще некоторое время посидел, глядя на точильщиков нуклеусов, и решил пройтись – его внутренняя молодая энергия требовала выхода. Когда он продвигался мимо «Евы» – группы грязнющих женщин, чей пот он ощутил на солидном расстоянии, благодаря феноменально, по его прошлым меркам, развитому нюху, то, в дополнение к вони, он уловил несколько призывных взглядов, но надменно прошествовал далее, в очередной раз игнорируя их биосигналы, хотя его тело явно среагировало на присутствие самок. «Плодовитость у них, однако, – подумал он с досадой, – ведь рожали все уже по нескольку раз, наверное». Он не был уверен в этой своей мысли и знал, что внушает ее себе намеренно, в качестве истязающего психотренинга, а еще он вспомнил про громадную смертность, и не только детскую. «Да, девочки, без вашего желания плодиться человечество, пожалуй, имеет мало шансов выжить», – констатировал он философски.
Цивилизованному человеку двадцать первого века, именно цивилизованному, а не первому попавшемуся (за время подготовки к «перемещению» Александр успел убедиться, что большое количество людей все еще, находясь физически в период запуска межзвездных зондов-роботов, живут жизнью, ничем не отличимой от существования их предков – земледельцев или даже охотников), невозможно почувствовать это единение с дикой необузданной природой. Но избалованные прогрессом мужчины и женщины, видевшие джунгли и прерии только на стереоэкранах, бровью не ведущие при прыжках отснятого в замедленной съемке льва, не могут пережить этого давящего ощущения слитности-единства природы и человека. Александр, в своем прошлом, ныне как бы загробном бытии, имел случаи общаться с остатками загнанного в локальные зоны-резервации дикого мира планеты, но то, что он познал через очень короткое время здесь, оставило далеко позади все его предположения. Уже спустя пару недель он осмыслил свое равенство со всеми тварями земными, встречающимися на пути, исчез ореол царя природы, он перестал быть обладателем чего-то таинственно-уникального, присущего только человеку. Был ли это разум, или же, с нового угла зрения, рассудок стал очевидно заметен и у других представителей фауны, он не мог точно определить, но теперь он перестал удивляться, сталкиваясь на тропе с какой-нибудь длиннющей и толстенной змеей и молчаливо ожидая, пока она соизволит величаво удалиться с его зрительной зоны восприятия. Он знал наверняка, что уступает ей дорогу не только потому, что она опасна, он уже понимал – это не самое главное, дело было в том, что он признавал ее право на свои личные интересы, и эти интересы были одного уровня с его собственными. Там, в его отдаленном прошлом-будущем, это было психологическим сумасшествием, но здесь вырисовались другие морально-этические нормы. Однажды он с близкого расстояния наблюдал нападение, не слишком крупного – если верить примитивным повествованиям Брынзы – всего лишь пятиметрового крокодила на небольшую косулю. Единственное, что успел сделать тогда Александр, это вздрогнуть, а густые короткие волосы на его плечах подскочили, словно активизированные антенны. Огромные челюсти материализовались поверх высокой, дышащей покоем травы, словно при совмещении пленок в комбинированной съемке; выстрелило в окружающую звуковую пустоту громкое чавканье, и вот уже поволокло земноводное, живое напоминание о динозаврах, млекопитающую, уже умершую от страха, ранее чем от боли, жертву в свое мокрое логово, задом-задом пятясь, словно рак, раздвигая мотыляющимся хвостом травяные предболотные заросли. И Александр сразу вспомнил о том, что проходил сегодня прямо по этому месту, и наверняка этот многозубый хищник уже был там – на страже, но, кроме страха, он ощутил еще что-то. Это было новое чувство: он понял, что восхищен этим чудо-охотником и вполне разделяет его удовольствие-награду за долгое-долгое ожидание в засаде. И хотя эта радость победы выражалась только ударами хвоста, он понял этот язык, здесь не нужна была телепатия.
Все-таки мерзкий тип был этот Прямоходящий. Александр назвал его так потому, что он действительно ходил на редкость прямо, примерно так, как ходили сутулящиеся люди там, в будущем, однако по сравнению с остальными соплеменниками это являло собой прямо-таки царскую стать. Александр пока слабо понимал местный варварский язык и ни черта не мог покуда вникнуть в обычаи материализовавшихся предков, поэтому частенько влипал во всякие истории. Вот так и получилось с Прямоходящим. Хотя, если разобраться, все к этому конфликту и шло. Александр даже предполагал, что ранее у Прямоходящего были столкновения с личностью, помещенной в его теперешнее тело, и это, так сказать, были старые долги, куда от них денешься? Поскольку расписки ему не оставили, встречая испытующие ждущие взгляды мужчин, а тем более женщин, он проходил мимо с каменным выражением. Бог знает, какая мимика подходила к каждому конкретному случаю, даже улыбаться поначалу он остерегался, он хорошо помнил тех, несколько поумневших за следующие тысячелетия, шимпанзе, у которых улыбка значила угрозу – зубы ведь тоже оружие. Да и попробовал он в уединенном месте поулыбаться: челюсти свело, и он пару часов ощущал тяжесть в мышцах лица, этот мир явно был несколько молод для тонкого юмора.