Покушение на Гейдриха
Шрифт:
Я пришла домой с вокзала и говорю пану Зеленке:
— Кто-нибудь из ребят мог бы заночевать у нас. Если явится гестапо, можно перелезть из ванной комнаты через вентиляционный колодец в среднюю пустую квартиру.
Раньше в той квартире жила еврейская семья, но ее отправили в Терезин.
Учитель покачал головой:
— Мы нашли кое-что понадежнее, не беспокойтесь. Мы их так спрячем, что никто не найдет. Но если у вас есть теплое белье, дайте его Зелинке. Там будет холодно.
Муж дал ему шерстяное белье, бритвенный прибор и буханку хлеба. Ребята попрощались, и все
Мы не знали, где их укрыли. Позднее пан учитель рассказал, что первым до тайника добрался Зелинка-Шварц. Еще в тот же день, когда ушел от нас, то есть в четверг. Остальные собрались там а пятницу и субботу. Последним был Опалка — он пришел несколько дней спустя.
Где были Кубиш с Габчиком в ночь со среды на четверг — в канун покушения, трудно сказать. Может быть, у Фафековых.
С того четверга мы больше никого из них не видели.
Пан учитель несколько раз заходил к нам и говорил, что все в порядке.
Они были хорошие ребята.
В воскресенье перед покушением они пришли к нам перекусить. Габчик делал вид, что ему весело, и все время пел…
Только однажды возник трудный момент. В этом был виноват Шварц. Я уже вам говорила, он жил у нас после Кубиша и Габчика. У нас в ванной, там, где лежали зубные щетки и паста, хранился его шприц с ядом. И вот, уходя в тайник, эту штуку он забыл. Мы ее совсем не заметили, и когда потом по всему городу проводили обыски, гестаповцы пришли и к нам. Один немец осматривал ванную. Он посмотрел на полочку, потянулся туда… В этот момент мы с мужем оба вспомнили о шприце и прямо-таки окаменели. Но, к счастью, тот немец взял только коробку из-под сигарет, а шприц с ядом и не заметил. У меня ноги были как деревянные, в ту минуту я не могла даже дышать. Потом они ушли.
О смерти пана учителя я рассказывать не буду. Это для меня очень тяжело. Пусть расскажет кто-нибудь другой. Его сын Енда, говорят, отравился в Крчском лесу. А товарищ Енды по школе, молоденький Рут, тоже погиб вместе с родными.
Это было очень тяжелое время.
До этого мы жили как бы без особых забот, а тут вдруг каждый честный человек понял, что надо что-то делать. Мой муж говорит, что нельзя на зло отвечать злом. Но в те времена речь шла совсем об ином. Мы защищались. Мы все боролись и были вместе.
ВОСПОМИНАНИЯ ВТОРОГО ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКА
У меня в те дни было немало волнений: моего старшего сына Мирослава арестовали за коммунистическую деятельность. Мы знали, что он связан с подпольем, если я не ошибаюсь, с товарищами в организации Смиховского района. Они печатали и распространяли листовки. Вы знаете, гестаповцы особенно жестоко преследовали коммунистов. И вот, что бы я ни делал, все думал о сыне: что с ним будет, как ему помочь…
Сначала его отправили в концлагерь Терезин, потом он сидел в одиночке тюрьмы в Бауцене, в Байрейте. Мы с нетерпением читали каждую строчку его писем. Жена ужасно переживала, настроение у нас было, сами понимаете, хуже некуда.
Кроме Мирека у нас еще было двое детей. Второй сын родился в 1921 году, а к тому времени ему уже исполнился двадцать один
— Ты Моравца знаешь?
— А где он работает?
— Как и ты, ревизором…
Я подумал: это, наверное, тот, которого перевели из Братиславы.
— А что такое?
— Ему нужно поселить где-то одного человека, о котором не знает полиция. Нельзя ли к вам?
Я спросил жену, она согласилась. На следующий день я сказал Поубе, что мы охотно поможем, если, конечно, есть гарантия, что он человек надежный и честный…
Так к нам попал Мирек. Его настоящего имени мы долго не знали. Мы жили на вилле в районе Ганспаулки. Квартира у нас была просторная. Миреку мы выделили отдельную комнатку, где стояли кровать, шкаф, еще какая-то мебель. Мирек у нас появился в середине мая. Где он жил раньше, мы не спрашивали. Что он делает, есть ли у него друзья — этого, понятно, тоже не выведывали. Бывая дома, он по большей части проводил время на кухне, помогал моей жене.
Нам казалось, что у него слишком броская внешность. Представьте себе: голубые глаза, черные, как смоль, волосы, маленькие черные усики, Роста он был небольшого.
И всегда в хорошем настроении.
— Вы очень заметны, — сказал я ему однажды.
— А что мне делать?
— Не надо ездить домой на троллейбусе. Мы все тут друг друга хорошо знаем, соседи поневоле обратят внимание на то, что вы у нас живете. Выходите на остановке внизу, около семинарии, и пройдитесь немного пешком.
Он послушался меня.
Иногда он приходил поздно ночью; где бывал, не знаю.
Я тогда вечно был в разъездах, жена стояла в очередях за продуктами. Наши дети очень полюбили Мирека, ведь он был ненамного старше их. Так мы и жили. И вот наступил тот майский день, если не ошибаюсь, это была среда. Мирек тогда ушел очень рано, куда — не сказал. А после обеда прибежала перепуганная подружка нашей дочери и сказала, что на Гейдриха было совершено покушение.
Жена тоже перепугалась, но никак не связала это с Миреком. Только когда он пришел домой, она вдруг пристально посмотрела на него, он показался ей каким-то странным, и она спросила:
— Мирек, а вы ничего не знаете подробнее об этом покушении?
Он вопросительно посмотрел на нее:
— Гейдрих мертв?
— Пока нет… А это были не вы?
— Я для этого слишком мягкосердечный. А почему вы вдруг так решили?
А сам улыбался при этом; жена поняла, что он говорит неправду, и спросила:
— Вам что-нибудь нужно?
— Сходите послушайте, что люди говорят. А вот от чашки кофе я бы не отказался — и хорошо бы покрепче.
Жена приготовила ему кофе и ушла. А до этого еще Мирек спросил, нельзя ли ему принять ванну: мол, сильно горят ноги. Вид у него был измученный, будто он прошел не один километр пешком.