Покушение на Гейдриха

Иванов Мирослав

У него были пухлые губы, толстые щеки и бегающие глаза. Вызвали меня. Мне и потом несколько раз приходилось переводить его показания. Как-то раз мы ненадолго остались вдвоем, и я спросил:

— Зачем вы это сделали?

— Я не мог смотреть на убийства невинных людей, — сказал он.

— А теперь вы довольны? Думаете, что убийства прекратятся?

Он с удивлением посмотрел на меня и не ответил. Мне было противно: зачем я с ним вообще заговорил? Это был просто трус, жаждущий денег, и ему не было дела до невинных людей. Когда я

потом снова его переводил, он смотрел на меня с удивлением. Я испугался, как бы мне не попасть на заметку. Моя неосторожность могла мне дорого обойтись. К тому же Флейшер недолюбливал меня: я чувствовал, что он наблюдает за мной, даже устраивал слежку.

Ну, а теперь о Чурде. Насколько мне известно, он выдал почти всех, кто ему хоть как-то помогал. Женщину, у которой он прятался в вентиляционной шахте, и семью Моравцовых на Жижкове. О точном месте, где скрывались парашютисты, то есть о церкви на Рессловой улице, он, вероятно, не знал. Но Паннвицу достаточно было услышать фамилию пани Моравцовой, как он тут же приказал туда ехать.

— Поедете с нами, — обратился он ко мне.

— У меня тут работа, господин комиссар…

— Подождет. Будьте готовы.

Сейчас трудно вспомнить все точно, но было далеко за полночь, даже уже светало. Это было 17 июня, в среду…

Выехали мы на нескольких машинах и направились в район Жижкова. Комиссар Паннвиц был словно гончий пес, которого пустили по следу. Он весь трясся от возбуждения и торопил шофера. Мне было приказано все время находиться при нем.

Я тогда не позавтракал, и меня все время подташнивало. Да, завтра афишные тумбы украсятся новыми мелеными плакатами с именами схваченных и казненных.

Проехав перекресток «У Булгара», мы повернули вверх на гору. На магазинах еще не были подняты шторы, но люди в домах уже просыпались.

Мы остановились.

«А что здесь надо Чурде?» — удивился я, увидев его, но размышлять было некогда. Флейшер помчался к парадной двери и начал яростно трезвонить, топчась на месте и с беспокойством оглядываясь вокруг. Руку он держал на кобуре. Никто не отвечал. Он выругался и снова позвонил.

Наконец вышла открыть какая-то женщина, наверно, привратница. Она хотела что-то спросить, но комиссар оттолкнул ее и ворвался в дом. Все пошли следом за ним.

У лифта он остановился.

— Где живут Моравцовы? — спросил он, а я должен был переводить.

Привратница дрожала, возможно, и от холода. Она испуганно что-то прошептала, потом, немного опомнившись, назвала этаж. И вдруг громко закричала:

— Хотите ехать на лифте?

Не знаю, почему, но в тот момент я подумал, что она не без умысла громко произносит слова, хочет предупредить тех, наверху. Может быть, мне только показалось. Флейшер, к счастью, не обратил на это внимания. Я перевел, но он махнул рукой и понесся вверх по лестнице, перескакивая через несколько ступенек.

Она спросила еще, запереть ли дом, но он крикнул:

— Убирайтесь к себе

и не суйтесь, куда не следует!

На площадке наверху он осмотрел надписи на дверях, нашел ту, что надо, и нажал кнопку. В квартире было тихо, потом послышались шаги, двери открыли. Комиссар ворвался в переднюю, его люди — за ним. Мне приказали оставаться у входа.

Не знаю, что происходило внутри, но минут через пять за мной пришли. Войдя, я увидел: лицом к стене стояли трое — старик, женщина и юноша. Это были Моравцовы.

— Где парашютисты? — орал Флейшер, а я переводил.

Флейшер кипел от злости. Он считал, что найдет здесь людей, совершивших покушение. Гестаповцы перевернули все вверх дном, но никаких парашютистов не нашли! Пан Моравец ответил:

— Я ни о чем не знаю…

— Ты у меня быстро вспомнишь! — закричал Флейшер и исчез в соседней комнате.

— Мне нужно в туалет, — прошептала Моравцова. Гестаповец, который стоял рядом, сказал ей что-то грубое.

— Пожалуйста, господин… Мне, правда, нужно.

— Ах ты, свинья, будешь еще выдумывать! — рявкнул гестаповец и ударил ее.

Потом он пошел к Флейшеру, я остался с ними один. Моравцова схватилась за стену, скорчилась и повернулась ко мне.

— Идите быстрей, пани, — сказал я, хотя не имел на то права.

Она поблагодарила и вышла. Тут же появился комиссар:

— Где женщина?

— Ей нужно было в туалет…

Он бросил на меня яростный взгляд:

— Идиот!

И, поспешив к туалету, выбил дверь. Пани Моравцова стояла, как-то странно улыбаясь. Потом ее лицо судорожно задергалось, и она медленно стала опускаться. *

— Воды! — взревел Флейшер.

Принесли воды, намочили полотенце, ничего не помогло — она проглотила ампулу с ядом.

— Вы за это еще ответите! — орал он на меня.

Ее унесли в соседнюю квартиру, меня послали туда, я перевел несколько вопросов, а здесь у Моравцовых продолжался обыск.

С первого взгляда было ясно, что парашютистов здесь не было. Пани Моравцова уже не могла говорить, но оставались еще старик и Атя. Парнишка оцепенел от ужаса. Комиссар подошел к нему ближе и, присмотревшись, криво улыбнулся. Он умел угадывать состояние людей.

Их обоих увели в нижнем белье: ведь все они еще спали, когда нагрянул Флейшер.

Потом мы уехали. Перед отъездом от Моравцовых я зашел в туалет, там меня вырвало.

Комиссар приказал мне никуда не отлучаться из канцелярии. На допрос Ати меня не вызывали.

Это был ужасный день. Но я даже не мог предположить, что еще меня ждет впереди.

СЕСТРА ЖИВЕТ РЯДОМ

Мне уже за семьдесят, что я могу вам рассказать? Ничего. А что я знала? Тоже ничего. Я жила рядом, ходила к брату Моравцу обедать, но они мне ни о чем не рассказывали. Мне и в голову такого не могло прийти, чтоб моя невестка укрывала парашютистов и подыскивала для них жилье.