Покушение
Шрифт:
— Ого! — Блюмкин присвистнул. — Это штучка! Она, по-моему, два смертных приговора в личном деле носит. Известная штучка! Фейга Каплан.
— Вообще-то она Дора.
— А я Микеланджело Буонаротти, слыхал о таком краснодеревщике у нас в Одессе?
— У нас Айвазовский был не хуже.
— Молодец, настоящий патриот. Будучи в Феодосии, я посетил его музеум. Там есть самая длинная картина в мире — жизнь человека как бушующее море.
— Я знаю.
— Возьми меня в театр.
— Не хочу.
— Боишься, что я Фаньку у тебя уведу?
— Я
— И правильно. Ты не знаешь этих эсерок. Ты Коноплеву здесь не встречал?
— Нет, а что?
Эта баба сломала себе здоровый зуб, живой нерв, представляешь, чтобы ходить к дантисту, окно кабинета которого выходило на дом мужика-полицмейстера, которого велели убить. Такие есть женщины в русских селеньях. Брось ты эту Фанни. Как волка ни корми, он в лес смотрит.
— У нас ничего нет.
— Но если она попадет к нам в Чека, я заступаться не буду. Предупреждаю. Никогда и пальцем ради эсерки-террористки не пошевелю. Я противник террора, ты не заставишь меня убить человека, в этом отношении я сторонник Ленина. Он противник индивидуального террора.
— А есть еще и коллективный террор?
— А вот это наша партия приемлет.
— Так ты эсер или большевик?
— Революция — моя невеста. Как невеста скажет, так тому и быть. А тебе я не советую по театрам шляться с террористками. А то Менжинскому скажу.
В Общедоступном Художественном театре, в новом, в стиле позднего модерна здании в Камергерском, давали «Анатему» Андреева. Пьеса была дурная, напыщенная и старомодная, хоть и написал ее Андреев совсем недавно. Психология революции коренным образом изменилась. Публика в зале была странная, казалось бы, в основном были люди переодетые, думающие о том, как они будут возвращаться домой в сумерках, и когда на них нападут бандиты, можно будет сказать: «Разве вы не видите, какой я бедный?»
За билеты Коля заплатил накануне, пятнадцатый ряд обошелся в двенадцать рублей.
Фанни робела и призналась в этом.
— Почему тебе пришло в голову позвать меня в театр? — спросила она вдруг, когда действие уже началось.
— Ты знаешь почему, — сказал Коля. — Я подумал, что ты давно не была в театре.
— Ты очень милый, Андрюша, — сказала Фанни. Она положила ладонь ему на колено. — Я тебе всегда буду благодарна. Это лучше, чем если бы ты купил мне манто.
— У меня нет денег тебе на манто.
Фанни вдруг улыбнулась.
— Когда-то очень давно, тысячу лет назад, еще в той жизни, я жила на квартире у одного адвоката, из сочувствующих. Он к тому же защищал наших в суде. И брал большие гонорары. Мне рассказывал об этом Витя Савинков, брат Бориса. Ты слышал о них?
— Слышал, конечно, слышал, — сказал Коля.
Эта милая, тихая и жутко одинокая женщина притягивала к себе Колю не только качествами женскими, скрытой животной страстностью, которую подавляла в себе, полагая это ненормальным и греховным, но и славой террористки, которая известна таким столпам революции, как Савинков или Ленин, за которой ухаживал,
Коля привык к тому, что нравится женщинам, и даже научился снисходить к их настойчивости, И его вовсе не мучила совесть за то, что он сознательно пошел на близость с Островской, — он покупал себе свободу и, возможно, жизнь. Впрочем, в свое время он уже пытался использовать женщину в корыстных целях, когда соблазнил генеральскую дочку, дочь хозяйки квартиры, где снимал комнату. Еще в студенческий год, от которого остались полупогончики в его чемодане. Может, и не следовало возить с собой такой сувенир, но каждый человек имеет право на прошлое.
С Фанни все было иначе, даже иначе, чем с Маргаритой.
Он сам выбрал для себя эту женщину. А может, это сделала судьба, когда столкнула их на ялтинской набережной, когда он пытался защитить ее от злобного остзейца.
Как была фамилия полковника, который пришел ему на помощь? Врангель?
Он как-то спросил Фанни, не знает ли она полковника Врангеля. Она не знала. Как и Островская. А Блюмкин сразу вспомнил: «Был такой адмирал Врангель, он открыл остров в Полярном океане. Он так и называется — Земля Врангеля».
Коля спросил, когда это было, и Блюмкин признался, что не помнит, но уже много лет назад. Нет, это был другой Врангель. Неизвестный.
— Они проводили экс, — продолжала Фанни, — и почему-то вместе с деньгами им досталось манто. Соболиное манто, представляешь?
— Они квартиру ограбили?
— Ни в коем случае! Они взяли ломбард или нечто подобное. Может, даже логово ростовщика. Но братья Савинковы никогда не занимались грабежами. И если до тебя доносились такие слухи, то это клевета, которую распространяла охранка и большевики.
— Ну и что было дальше?
— Не хочется рассказывать. — Фанни была обижена за товарищей. И Коля рассердился на нее, Сам не знал почему.
— Ты с ним спала? — спросил он.
Получилось громче, чем следовало. Как раз в тот момент начал открываться занавес.
Гражданин, зашипел кто-то сзади — и Коля не осмелился обернуться — вы можете придержать свои грязные чувства при себе?
Фанни убрала руку с его колена.
Пьеса была высокопарной и не очень увлекательной. Коля раскаивался, что нахамил.
Он оборачивался к ней, и Фанни хмурила густые восточные брови, чувствуя его настойчивый взгляд.
В антракте Коля нашел правильные слова.
— Прости меня за вспышку ревности, — сказал он.
И это было признанием.
Неожиданно Фанни покраснела, румянец залил лицо — скулы и даже лоб, Отвернулась.
Коля понял, что на него больше не сердятся.
— Пошли в буфет, — сказал он. — У меня есть деньги.
— Нет, — сказала Фанни, — я совсем обнищала.
— Мы не у немцев, — сказал Коля, — а в России, здесь мужчины платят.