Поль Верлен
Шрифт:
28 марта на площади перед мэрией в присутствии семидесяти тысяч солдат Национальной гвардии и огромной толпы простого народа была провозглашена Коммуна. Грохотали пушки, повсюду развевались красные знамена, всеобщая экзальтация достигла пика. «Я, как и все, был полон энтузиазма», — написал Верлен. Он всегда будет с искренним восторгом вспоминать эту революцию, «самую мощную и плодотворную из революций, которые когда-либо украшали Историю». Это было, по словам Виктора Гюго, «святое восстание» [170] . Пораженцы-буржуа оказались в меньшинстве, восторжествовала истинная демократия. В Верлене заговорила лотарингская кровь, он был полон патриотических настроений. К тому же
170
«Возмездия». — Прим. авт.
Напрасно правительство Тьера, обосновавшееся в Версале, требовало, чтобы никто из гражданских служащих не подчинялся новому режиму. Поль, несмотря на увещевания матери, которая предпочитала, чтобы он сидел дома, пока все не разрешится само собой, продолжал ходить на службу, как из чувства долга, так и по необходимости. Сидеть дома было бы самым худшим решением. Если он не будет появляться на работе, его поставят под ружье, так как правительством Коммуны был отдан приказ о зачислении в войска всех горожан мужского пола старше девятнадцати лет.
Мэрия в этот период напоминала казарму или командный пункт революционеров: более пятисот солдат Национальной гвардии находились там постоянно, располагаясь на ночь в кабинетах и приемных.
Так как вся прежняя административная структура развалилась, Верлена поставили во главе «Отдела прессы». Он просматривал все версальские газеты («Дебаты», «Конституция», «Пари-Журналь», «Свобода», «Эхо Парижа», «Родина» и другие), из которых вырезал все статьи, касающиеся Коммуны и ее руководителей, равно как и условий жизни парижан, наклеивал их на большие листы бумаги и синим карандашом подчеркивал самое основное. В «Дневнике» братьев Гонкуров в записи за 4 мая 1871 года говорится, что Верлен спас собор Парижской Богоматери, выступив против решения разрушить здание. Вполне возможно, что поэт действительно выразил свой протест, однако, будучи сотрудником низшего ранга, он не мог участвовать в принятии решений по таким вопросам.
Так как Шарль де Сиври был в то время без работы — революция не нуждалась в музыкантах, — Верлен устроил его в одно из подразделений мэрии. Однажды Сиври сказал, что его жена Эмма уедет на два дня, и на это время он переедет к Полю.
Вечером обрадованный Поль зашел за ним в мэрию. По дороге они пропустили по рюмочке, что явно ухудшило настроение Верлена. Придя домой, он вознамерился отослать горничную под каким-то пустым предлогом. Матильда этому воспротивилась, Поль вспылил и стал оскорблять ее. Шарль, который был смущен и огорчен этой сценой, собрался ретироваться, однако Матильда задержала его, села за фортепиано, и вечер закончился лучше, чем можно было ожидать. На следующий день Поль на коленях слезно молил о прощении жену, которая ночью бредила в горячке. С Шарля взяли слово молчать об этом досадном происшествии, но тот ушел сильно обеспокоенный.
Спустя некоторое время г-жа Верлен сообщила печальную новость, которую она узнала от Лепеллетье: умер Люсьен Виотти.
После ранения в ногу во время перестрелки у Э-ле-Роз 29 ноября 1870 года он попал в плен, где заразился оспой. Элиза сообщила также, что, по словам Лепеллетье, Виотти пошел в армию от отчаяния, поскольку он всегда был влюблен в Матильду, подругу его детства. Та была этим очень удивлена и растрогана до слез. Поля эта новость тоже огорчила чрезвычайно, так как он питал к Люсьену горячую и искреннюю симпатию.
Спустя много лет Верлен напишет стихотворение в прозе «Памяти моего друга», посвященное бывшему сопернику: «он умер… жестокой
171
«Памяти моего друга». Пер. С. Рубеновича. — Прим. пер.
172
То же. — Прим. пер.
В воскресенье, 21 мая, все было относительно спокойно. Во второй половине дня в Тюильри состоялся концерт. Верлен в тот день присутствовал на собрании в церкви Сен-Дени на улице Тюренн. Но вечером по городу начали расползаться тревожные слухи: «Версальцы наступают! Они уже близко!» Эти слухи так часто оказывались ложными, что люди уже почти не обращали внимания на крики патрульных гвардейцев «К оружию!».
Но на этот раз все оказалось правдой. Мощным броском пехотинцы Тьера заняли к середине дня предместья Отей и Пасси, а к вечеру еще и холм Шайо.
На заре следующего дня батареи версальских подразделений, установленные на площади Звезды, обстреляли площадь Согласия и Монмартр. Рано утром Луиза, юная горничная Верленов, сообщила своим хозяевам, что случилось худшее: враг вошел в город. Глухой гул взрывов сливался с колокольным звоном собора Нотр-Дам, люди метались по улицам. Повсюду вырастали баррикады, улицы были перекрыты нагромождениями из досок, телег и старой мебели. А вдалеке поднимались в небо все новые облачка белого дыма; это означало, что «враг» продолжает обстрел города. Снова началась война.
Верлен был ни жив ни мертв. Большая часть регулярной армии поддерживала версальское правительство, лишь незначительная горстка солдат национальной гвардии оставалась верной Коммуне. Назавтра начнется «охота на ведьм», последуют аресты, его найдут, поставят к стенке и он умрет, даже не увидев матери, потому что Батиньоль, конечно же, будет сожжен! Одновременно растроганная и раздраженная его причитаниями, Матильда решила сходить и привести его мать к ним домой. Она не боится и выполнит свой долг.
— Иди, узнай, что там, и возвращайся скорее, — сказал Поль, целуя жену на прощание.
Раним утром, около шести, она вышла из дома. Погода была замечательная. В районе Монпарнаса шел бой, поэтому Поль решил, что ей следует идти по бульварам Севастополь и Рошешуар — так она будет в полной безопасности. Но недалеко от бульвара Орнано (в настоящее время бульвар Барбез) Матильда неожиданно попала под обстрел. Тогда она бросилась на Монмартр и позвонила в дверь родительского дома.