Поль Верлен
Шрифт:
— Твой муженек, наверное, совсем ума лишился, коли отпустил тебя! — в ужасе вскричал г-н Моте.
Обстрел не прекращался, выйти из дома не было никакой возможности. К пяти часам наступило затишье, и Матильда попыталась в сопровождении отца добраться до площади Клиши, но далеко уйти им не удалось и вскоре пришлось возвращаться через улицу Клинанкур, огибая баррикады и спотыкаясь о трупы. Вернувшись, Матильда без сил легла в постель.
В это время Поль, так и не осмелившись высунуть нос на улицу, организовал собственную оборону, превратив свою туалетную комнату в бункер, бронированный толстыми матрасами. Конечно, он сильно беспокоился, но так как юная горничная постоянно жалась к нему от страха, в его уме возникли не слишком благородные планы (впоследствии он сам в этом признался), осуществление которых он отложил
173
Это вовсе не были пустые слухи. Максим Либон на суде (6-й воинский совет, июнь 1872 года) по собственному делу признал, что получил приказ от Комитета общественного спасения взорвать Пантеон, в подвалах которого находились большие запасы пороха. Прим. авт.
На следующий день, в шесть часов, Матильда отправилась домой, г-н Моте проводил ее до бульвара Монмартр. Но потом она сбилась в пути и слишком отклонилась к западу, так, что возле Сен-Рош ей пришлось повернуть назад. Отчаявшись, не зная, куда идти и что делать, она зашла к Бюрти, дом которых находился неподалеку. Те посоветовали отказаться от ее безумной затеи, но Матильда, не желавшая ничего слушать, после короткого отдыха продолжила свой путь. На улице Ларошфуко она заглянула к брату Шарлю. Тот был поражен.
— Неужели это и вправду ты! — воскликнул он. — На улице стреляют, а ты наносишь визиты!
Шарль посоветовал сестре вернуться к отцу и ни о чем не беспокоиться: его жена Эмма обо всем предупредит г-жу Верлен. Обещание было выполнено в тот же вечер. Мать поэта, однако, имела несколько иной взгляд на происходящее: она наотрез отказывалась понимать, как Матильда могла оставить мужа одного в такой опасности, и решила с первым лучом солнца идти к сыну.
Тем временем Поль, измученный созерцанием горящего, залитого кровью города, в отчаянии от того, что бой шел уже на близлежащих улицах — к тому времени враги заняли площадь Мобер, — все же решился сделать вылазку. По узким обходным улочкам Верлен кое-как сумел добраться до Шатодо, но дальше его не пустил командир баррикады. Когда он, вспомнив, что служанка осталась в квартире в одиночестве, вернулся обратно на набережную Турнель, консьержка сообщила, что на лестничной площадке его дожидаются два господина. У Поля зашлось сердце: «Как! Уже?» Но это были Лепеллетье и его приятель Эмиль Ришар, чьи костюмы (кепи и брюки с фиолетовой полосой) лишь отдаленно напоминали военную форму. У Верлена они искали убежища.
— Все кончено, — сказал Лепеллетье. — Самое позднее, завтра утром они будут здесь.
Уже было около полудня, и Поль пригласил друзей разделить с ним скромную трапезу. Но когда они собирались сесть за стол, раздался страшный взрыв, здание содрогнулось до основания, со звоном посыпалась посуда. «О Боже, сейчас Пантеон упадет мне на голову!» — вскричал хозяин дома и снова укрылся в своей «крепости». Это взорвался Люксембургский пороховой завод, расположенный на улице Виван [174] .
174
Лепеллетье пишет, что указанный ужин состоялся 24 мая. На самом деле пороховой завод взорвался 23 мая. Прим. авт.
Огонь пожирал мэрию, горели дворец Тюильри, Счетная палата, Префектура Сены. Дворец Правосудия потонул в потоках огня и густого дыма, черный пепел взметывался в багровеющее небо — апокалипсис, конец света! Фонтаны разноцветных искр, как фейерверки, рассыпались над горящими зерновыми складами. Не внимая увещеваниям друзей, Верлен, ни жив ни мертв, предпочел забиться в свое укрытие и не осмелился выйти на балкон из страха получить шальную пулю. Наверняка он уже лишился жены и матери, а скоро, возможно, погибнет сам.
В ту ночь никто не сомкнул глаз. Наутро, 24 мая, появилась г-жа Верлен. Она прошла через баррикады, через пожар, через весь
Вскоре вернулась Матильда, бледная и дрожащая. Ее вполне могли расстрелять, но она была не из тех, кто любит себя жалеть или превозносить. Как только волнение несколько улеглось, в ней ожила хозяйка дома, и она отправилась варить всем кофе.
— Давайте накроем здесь, «у огонька», — крикнул с балкона Лепеллетье, зачарованный зрелищем знаменитого пожара.
Вскоре оба посетителя ушли, но сначала они спороли с одежды все знаки отличия, указывавшие на их принадлежность к национальной гвардии.
Версальские подразделения заняли набережную. К счастью, это был тот самый отряд, где друзья служили раньше, их узнали и отпустили, что действительно было большим везением, так как всех подозреваемых хватали и расстреливали на месте.
Победа версальской армии не означала освобождения, наоборот, она повлекла за собой ненависть и месть. Начались жестокие преследования. Парижане дрожали от страха. Как только на человека падало малейшее подозрение в сотрудничестве с коммунарами, его кидали в тюрьму, высылали или даже расстреливали по первому же доносу. Каждый день все новые и новые телеги с приговоренными отправлялись к месту казни. По некоторым данным, число жертв достигло примерно ста семидесяти трех тысяч человек. Что касается друзей Верлена, в Новую Каледонию были высланы женихи Лауры Лепеллетье и Луизы Мишель. Сам Лепеллетье, который был ранее срочно назначен «Хранителем Государственного Совета», должен был немедленно исчезнуть и затаиться. По этой причине его мать — к большому для нас сожалению — уничтожила тогда же большую часть его личных бумаг, в том числе и письма Верлена.
Поль был подавлен, он сидел взаперти у себя в квартире, подозревая, что хозяин дома и другие жильцы шпионят за ним. Само собой разумеется, у него и мысли не возникало снова появиться в мэрии или в Люксембургском дворце, где вновь создавались муниципальные учреждения. «Они» найдут его, потому что у «них» есть список всех работавших на Коммуну. Наверное, он и трех недель не проживет. В своем «Дневнике» 28 мая 1871 года Эдмон Гонкур сделал следующую запись: «Сегодня на площади Мадлен встретил Бюрти, который обсуждал с г-жой Верлен возможность спрятать ее мужа».
Эмиль Блемон вспоминает, что во время его визитов в дом поэта, когда они с унынием говорили об ужасах репрессий и скандальных происшествиях — «Париж превратился в притон», — Поль выглядел затравленным и постоянно дрожал от страха [175] .
К середине июня, не выдержав напряжения, он решает уехать в Фампу — пока он будет там, в столице, быть может, забудут о его существовании. Крайне усталая Матильда была уже на четвертом месяце беременности. Необходимо было исчезнуть бесследно. Арендный договор был расторгнут, мебель перевезли к родителям Матильды на улицу Николе.
175
См. Клерже, 1906. Прим. авт.
Никогда еще Поль и Матильда не испытывали такой потребности в покое и свежем воздухе. Ах, деревня! Им казалось, что вырвавшись из ада, они попали в рай. К тому же почему бы им в самом деле не отправиться наконец в свадебное путешествие?
Жюльен Деэ поселил их в отдельном домике у себя на ферме. Матильда познакомилась с родственниками мужа и подружилась с дочерьми Жюльена, тридцатидвухлетней Викториной и двадцативосьмилетней Зульмой. Последняя незадолго до этого вышла замуж за некоего Фредерика Бизуара, сотрудника налогового управления по сбору косвенных налогов. Для Верлена он заменил толстяка Бретаня, которого, по слухам, перевели в Шарлевиль, в департамент Арденны [176] .
176
На самом деле Бретаня повысили до старшего сотрудника второго класса 29 сентября 1869 года, и он задержался в Фампу практически на месяц дольше Верлена, прежде чем отправиться в Шарлевиль на новое место службы. Прим. авт.