Полдень XXI век 2003 №5-6
Шрифт:
— Юльчик, гудим! Это тебе, и это тоже тебе, лапа. А это нам, — поднимает шампанское.
— Выбрали?
— Выбрали. Я же тебе давал торжественное обещание. Совет — одни наши. Значит, такой план: сейчас обед с шампанским и цветами, а вечером в Останкино. Все сугубо в узком кругу. Оденешь, наконец, свое рискованное декольте.
— Все усекла. Тогда сейчас наедаться не будем…
— Обижаешь, мать. Хоть там сейчас все наши, а все равно котел-то горел, энергию нервную жег. Тащи цыпленка! — грозно сведя брови, театральным голосом потребовал он. И, как всегда иронично, ухмыльнулся в усы.
Искрится шампанское в бокале, искрятся Юлькины глаза,
— И что теперь?
— Теперь, Юльчик, жизнь и начинается. Всех к чертям, всю старую гвардию долой. Будем, как в Америке, работать профессионально. Набираем молодую команду, чтобы глаза сверкали. И вкалывать…
Вечер в Останкинской башне стал вечером ухмылок. Молодые журналисты, довольные, как мартовские коты, сожравшие всех хозяйских канареек, ухмылялись и победить в себе это настроение сил не имели. Их старшие товарищи, в прошлом начальники, а теперь конкуренты со второго государственного канала, тоже ухмылялись: хозяйских канареек им было совсем не жаль. Ухмылялся в знаменитые усы и сам виновник торжества, и поблескивали его неизменные очки, усиливая оптикой ехидный взгляд.
Товарищи по оружию были отчего-то вяловаты, но тосты загибали круто, не умея выйти из имиджа крутых, всезнающих репортеров, принципиально плюющих на любое начальство. Но теперь-то начальник — их товарищ по оружию, в том-то все и дело… И уже маячит неотчетливая пока перспектива ухода с канала. Пройдет какой-то месяц и прозвучит от одного из них что-то вроде: «Мы вкалывали как цуцики, а ты по блядкам, по запоям скакал».
Да, а ведь был достопамятный ночной разговор с шефом — душкой со стальной хваткой, когда тот, отловив едва протрезвевшего, на час опоздавшего к эфиру Виктора в останкинских коридорах, поставил вопрос с арктической однозначностью — или девочки и водка плюс заявление об уходе, или работа и команда. «Пойми, Витя, ребята за тебя пашут, работа сутками, на износ. Так что решай сейчас, здесь, в этом кабинете. Завтра я тебя спрашивать ни о чем не буду. Выгоню как собаку. Все твои заслуги и всенародная любовь мне теперь до жопы. Уяснил?»
Виктор уяснил. И ушел в свой последний запой, после которого произошло чудо. Из запоя, стремительного как хлопок шампанского, вышел другой Виктор Травкин. И пошел в гору ракетой, удивляя друзей и недоброжелателей неизвестно откуда возникшей деловой хваткой и организационным гением. Аристократической свечой благородного сазана взмыл он над застойной гладью и сиганул в Волгу непривычных еще рыночных отношений.
А пока танцы, смена партнерш, шутки типа «махнемся женами, старик?» и надежды, весенние надежды друзей — «теперь никакого самодурства сверху, наконец-то развернемся по-настоящему, на всю страну такое скажем, и будем говорить…» Но у Травкина на уме другое — какие «бабки» на подходе! Всякий, жаждущий засветиться в эфире, да отстегнет. Но это, конечно, вспомогательное. Главное — он, он теперь будет формировать самосознание народа, он и его канал. Когда вместе делали «Всевидящее око», товарищи полагали по-разному: кто, что информирует по-честному, а кто, что третирует власти, или что будит в зрителях, согражданах живое чувство сопричастности. А Виктор понял главное для себя: если взяться как следует, то и фразами его, и вложенными в них мыслями люди станут говорить и судить о действительности. Он сейчас вспомнил об этом, и опять как бы особенное кружение в голове — вообразить только: он во главе таинственного процесса формирования менталитета нации.
Безумный
— Васек, я стругать хочу, — доложил ему Виктор и сунулся под мраморную арку кабинки, чтобы блевануть.
— Слышь, конченый, — отозвался Вася, — ты б поменьше блевал-то. Для желудка вредно, понял?
— А мне в кайф.
— Кому ж не в кайф? Но знай меру. Мера — она не с потолка к нам свалилась. Она от памяти предков.
Васек глубокомысленно закурил сигарету. Прищурил ласково глаза и, неторопливо прохаживаясь по широкому коридору сортира, принялся рассказывать свежую хохму.
— Мужики, еще такие дела творятся. Значит, шелест идет, что хоронить круто с пейджерами. На девятый и сороковой день сбрасывают, значит, соболезнования друзья и близкие. И… — Вася сладко зажмурился, — те, кто покойничка заказал, с извиненьицами, значит.
— Пейджеры — это хорошо. Но слишком односторонне, — выполз из кабинки посвежевший Эдуард.
— Односторонне — это правильно, — возразил Вася. — Тут такая чудная история вышла. Помер, значит, Валек-Тяпа, который игорный бизнес крутил. Упокоили. Решили понту пустить — захоронили с любимой мобилкой, а у нее в памяти — все номерочки. Ну, значит, сходняк, туда-сюда, как положено, раздербанили наследство. Кто-то шутковал — не мешало б с покойным проконсультироваться, кому отдать центровое казино «Медведь». Это ладно. А на девятый день — звоночек: «Алло, ребята, я живой. Раскапывайте, суки». Летаргический сон, оказалось, значит. И раскопали, куда ж денешься — он из гроба с кем не надо мог перезвониться и всех сдать. А зря раскопали. Он понемногу их всех на том кладбище и схоронил.
Выполз из кабины и Витек. Как всегда после этого дела, был он бледный, мокрые усы свисали жалко, а очки сползли на кончик носа. Он сунулся под кран и принялся, отфыркиваясь, полоскать рот и лить воду на затылок.
— Оттяг, мужики.
Потом подошел к зеркалу и стал расчесывать шевелюру и усы. Цепким взглядом изучил состояние своей физиономии и, ехидно ухмыльнувшись, заявил:
— Задрал меня мой дубль. Задрал, падла.
— С чего бы это? — с участием поинтересовался Вася.
— Задрал, и все. Уже в генеральные выбился, гаденыш.
— Завидовать нехорошо — гастрит наживешь, — заметил Эдуард.
— Надо что-то решать, мужики. Надо решать. Дальше я терпеть это не могу. Весь кайф ломает, гаденыш.
— А хвалился. В пример нам ставил.
— Да уж. В морду нам тыкал своим дублем, — говорил Вася. — А мой, значит, что, хуже? Нормальный парень. Дело делает как часы и не жужжит. И мне спокойно. А на счет капает — кап-кап-кап, слышите?
— А моего в депутаты выбрали. И ничего, горжусь. Не в дубле дело, Витек, а в человеке, кто на чем приплыл. А приплыли мы все, господа…
— Ты этот смур завязывай. Идем лучше шашлычок закажем.
— Эт хорошо бы… С киндзой.
Уже выходя в зал, Вася бросил:
— И что за проблемы с дублем? Вот тебе номерок, потрешь с товарищем вопрос. Он все организует.
Уселись. Подняли карты.
— Ну что, Дюша, накрылся девятерик?
— Без двух-с?
— Без двух.
— Я же говорил.
Четвертый, сидевший на прикупе, вдруг проснулся и, оглядев стол, оживился:
— О, шашлычок поднесли! Кстати. Очень кстати. Ага, Эдуарда посадили — пишем «за невзятие». Что ж ты, брат, так невнимательно играешь? Гора-то растет…