Полдень XXI век 2003 №5-6
Шрифт:
Христина с кисло-сладкой усмешкой посмотрела на бармена. Он давно уже втихомолку поглядывал на нее. Она кивнула: «Что?» Бармен на мгновение изобразил ртом улыбку и мотнул головой. Христина приподняла брови. Мол, как хочешь. Тогда бармен передумал, подошел и признался, наклонившись над стойкой:
— Я давно за вами смотрю.
— Вы детектив? Психолог? Или нравлюсь?
— Нравитесь. Я поэт. Я смотрел, как меняется ваше лицо. Завораживает.
— Напишете с меня «Незнакомку»?
— Предпочту познакомиться, — улыбнулся бармен.
— Все поэты таковы!
— Не все. Только плохие.
— Конечно. Хотя я уже захмелела. Впрочем, я захмелела с утра. С тех пор не могу ни протрезветь, ни напиться.
— Хотели бы напиться?
— Меня и без того блевать тянет, — призналась Христина.
Бармена слегка передернуло. Но он быстро справился и затянул профессионально, речитативом:
— Рекомендую закусить. Сосиски: свиные, куриные, рыбные, вегетарианские; в тесте, жареные, вареные, в горшочках, с грибами, с луком, с хреном…
— Ладно, — прервала Христина, — давай этот чертов луковый хрен и сосиску, с каким хочешь запахом, а лучше и без запаха вовсе. Кстати, из чего вы варите кофе? Из цикория или из жареной морковки?
— Я так сварю, что вы от настоящего не отличите, — резво заявил бармен и скромно добавил: — Я умею.
Он отвернулся и стал колдовать у бар-компьютера. Христина улыбалась безмятежной хмельной улыбкой. Щеки ее горели. Она думала: как странно, бывают дни длиннее года или даже нескольких лет. В эти дни все меняется. Встает с ног на голову. Голова больше не болела. В баре играла музыка. И все казалось ерундой. Как можно всерьез думать об этих чертовых блондинах? Обсуждать брак, не произнося ни слова не то что о любви, но даже о симпатии. От денег сестрица отказалась так оскорбленно, что всех птиц в парке перебудила. Потом дергалась всю дорогу, срывалась, ушла не простившись. И таким способом она набивается в золовки? Вряд ли. Что же она тогда хотела? Зачем этот брак без любви, без расчета? Из-за ребенка.
Но как можно позволить одному нерожденному маленькому человечку испортить жизнь двум большим живым людям? Или я рассуждаю не по-женски?
Вернулся бармен.
— Ваш кофе, мэм. Меня вообще-то зовут Христофор.
— А-а-а! Очень польщена знакомством. А я — Мария Магдалина.
— Ваш ужин, Магдалина. Меня на самом деле зовут Христофором.
— Меня тоже никогда не зовут без дела, — сказала Христина, расчленила вилкой сосиску и принялась возить ее в хрене.
Помолчали.
— Почитайте свои стихи.
— Ни за что. Я плохой поэт — никому своих стихов не читаю.
— Ни за что? Готова поспорить, что мы сторгуемся.
— Поцелуй за строчку, — по-деловому предложил бармен.
— Сомневаюсь, что вы станете со мной целоваться после того, как я попробовала вашей стряпни, — невозмутимо ответила Христина, отправляя кусок сосиски в рот.
Бармен проследил путь вилки. Посмотрел на месиво неопределенного цвета, припахивающее уксусной кислинкой. На жующий рот. И с сожалением проговорил:
— В другой раз…
— Другого раза не будет! — Не очень-то учтиво, но очень уверенно заявила Христина и вдруг перестала жевать. — Слышишь? Что это?
— Гром как будто… — недоуменно предположил бармен.
Темное небо за стеклянными дверями на мгновение озарилось электрическим синим светом.
— Гроза в марте, — без интонации
— Осадки, — зло сказал бармен. — Как вместо мужчин и женщин у нас есть некое народонаселение, во множественном числе — потребители, в единственном — электорат. То же самое и с осадками.
— Да, — задумчиво отозвалась Христина, — а ведь я про кару небесную как будто в шутку подумала.
— На кого кара?
— На меня, — Христина посмотрела ему прямо в глаза, в упор. — Грехи молодости знаешь, что такое?
Глаза бармена стали испуганными, недоверчивыми, и он их потупил. Потом заговорил, непонятно, обращаясь к ней или в пустоту:
— Все и вся притворяются не собой. Кофе из морковки. Кофеин в капсулах отдельно. Пиво безалкогольное, зато кока-кола от трех до двадцати градусов. Искусственное оплодотворение. Синтетическая кровь любой группы, на розлив… — бармен взглянул на Христину испытующе и продолжал, обращаясь теперь именно к ней: — Эта стойка с позолотой, как ты понимаешь, из металлопластика. Ничто не хочет оставаться собой.
— Да ты и впрямь поэт! — вместо ожидаемого признания похвалила Христина.
— Я соврал, — сердито сказал бармен. — Я не пишу стихов.
— Это неважно. Не все же поэты пишут стихи, — утешила Христина, доставая запищавшую в кармане трубку.
— Христина. А который час? Догадываюсь, что не рано. Конечно, зайду. Как будто нет. До скорого, Андерс.
— Тебя кто-то ждет?
— У Патриота консервы кончились.
— Ты его так называешь?
— Нравишься ты мне, Христофор! Кого его?
— Нравишься — это значит нравишь себя. Я действительно хочу себя тебе понравить. Получается?
— Не знаю.
Снова раздался гром. И небо, в который раз за этот день, озарилось сначала с одной стороны, потом с другой. Гроза взяла Родинку в кольцо. Христина торопливо допила кофе. Встала, застегнула куртку. Махнула рукой Христофору.
— Ты промокнешь, — сказал он.
— Как промокну, так и высохну, — бросила она и пошла к выходу.
— Магдалина! Христина обернулась.
— Возьми меня с собой.
«Только тебя мне еще не хватало для коллекции», — грустно подумала Христина, а вслух сказала:
— Прости, Христофор, но зачем ты мне?
И решительно вышла, хлопнув дверью пустого бара. За порогом подумала, что жестоко это, пожалела, оглянулась. На стеклянных дверях прочла: «Кофейная „Валгалла“». Прочла и пошла прочь. Не стала возвращаться.
Было темно и тепло. Наверное, плюс пять по Цельсию. Осадки весьма походили на дождь. Христина шла по шершавой, впитывающей воду плитке. Широким шагом, заложив руки в карманы. Мимо домов, покрытых дождевыми потеками, как холодным потом. Домов, вырастающих из темноты при вспышках молнии, а потом на мгновение пропадающих вовсе. Кроме слабо светящихся витрин. Сколько Христина себя помнит, ни один маркет никогда не закрывался на ночь. Даже паршивая лавка скобяных товаров. Впрочем, Христина шла к центру, и витрины по обе стороны дороги сияли все ярче, становились все больше. На одной из них пушистые разноцветные котята карабкались на крупного кота с пошлой мордой. Надпись внизу гласила: «С 8 марта, папочка!»