Полдень, XXI век (декабрь 2011)
Шрифт:
Крошин позволил себе уточнить:
– Разумный-разумный?
– Нет, с паузой: «человек разумный разумный», – терпеливо пояснил штатский. – Это специальный термин. Homo sapiens sapiens. Вот, возьмите, я тут записал научную классификацию. – Он протянул Крошину свёрнутый листок.
– Не надо, я запомнил. Подождите… Для верности. Триба «гоминини», подтриба «гоминина»… Всё.
– Шутите?
– Да нет. Я на память не жалуюсь.
Штатский задумчиво потёр переносицу.
– Много читаете? – Крошин кивнул. – Ну да, ну да. А шпаргалку всё-таки возьмите. Вы когда-нибудь определяли свой показатель
– Доводилось.
– И?
– Тесты разные, но результаты были неплохие.
Крошин заметил, что настроение штатского заметно улучшилось.
– Теперь о поведении. Даже если вы увидите существо, гм, странного вида, не нужно смотреть на него так, будто перед вами ожившая мумия Ленина. Держитесь уверенно, но сдержанно. По-военному. Да, так будет лучше всего. Как на совещании у главнокомандующего.
– Понял, – проронил Крошин.
На вопрос, боится ли он смерти, Крошин ответил, что хотелось бы, конечно, ещё пожить, но если потребуется… Всегда. Ему не привыкать рисковать жизнью ради Отечества.
– Отлично, – сказал штатский. – А всё остальное пусть вам подскажет сердце и жизненный опыт. Ну, что ж, Виктор Сергеевич, близится час икс. Присядем на дорожку.
Они посидели, молча глядя на свежевымытые крашеные половицы, потом поднялись и вышли на крыльцо, где их ждал генерал со взводом автоматчиков. Крошину подали плащ-палатку и каску, он надел их и стал похож на остальных.
– С Богом! – Штатский оглядел Крошина, пожал ему и Трубникову руку и ушёл.
Ехали они недолго, минут десять по грунтовой дороге до ближайшего леска. Новенький «Урал», приспособленный для перевозки людей, легко брал подъёмы, в нём почти не трясло. Трубников сел в кабину, Крошин залез вместе с автоматчиками в кузов и ехал под особо пристальным вниманием молодого бойца-срочника. Парень сидел напротив, как все, поставив на пол перед собой автомат и крепко сжимая его побелевшими пальцами.
– Что, боец, приказ? – спокойно спросил Крошин.
– Так точно, товарищ полковник, – не сводя с Крошина прищуренных глаз, ровным голосом ответил автоматчик. – Приказано беречь вас, как зеницу ока.
Грузовик остановился. Лес далеко просматривался сквозь тонкие березки и редкие поникшие кусты. День перевалил на вторую половину, с хмурого неба сеялся мелкий дождь, зарядивший неделю назад. Осень выдалась холодной и слякотной. Последняя осень?
Они шли цепочкой: двое солдат, Трубников, за ним Крошин и остальные. Приземистый генерал нёсся по опавшей листве, не отставая от молодых бойцов и не оглядываясь. На два его шага гиганту Крошину требовалось сделать всего один, и очень скоро его начала мучить отупляющая монотонность, которая фатально проступала во всём: в погоде, ландшафте, в размеренности их движений. Это было как в надоевшем сне, снившемся ему теперь с раздражающим постоянством. Он бежит, но движения его замедлены. Он знает, что у него много дел, но опаздывает. Он старается, из кожи лезет вон, но от этого только хуже. Противный сон. Всё дело в усталости. Стоит немного расслабиться, и она наваливается, расплющивая тело и мозги. За пять минут ходьбы Крошин почти забыл о предстоящей ему миссии.
Остановились они посреди большой поляны.
– Значит, так, бойцы, – негромко
Автоматчики рассеялись между деревьев.
Крошин поднял голову, разглядывая блёкло-серое небо. На лицо сразу упали несколько холодных капель. Вот сейчас Трубников подаст знак, небеса воссияют, и на поляну сядет диск, испускающий яркие лучи. Или вытянутое яйцо с тремя шпорами на носу – говорят, такие тоже бывают. Из двери с непонятной надписью из светящихся знаков спустится лестница, по ней сойдут маленькие лупастые существа в обтягивающих комбинезонах, возьмут его, Крошина, под белы руки и заберут на небо. И вот он уже летит, и ему дарят звёзды свою нежность…
– Полковник Крошин!
Он очнулся. Генерал стоял напротив и глядел Крошину прямо в лицо.
– Слушай мою команду! – Суровый голос его прозвучал торжественно, как на параде. – Повторите за мной: «Полковник Крошин Виктор Сергеевич к контакту готов!»
И Крошин повторил. И в ту же секунду исчез, испарился в воздухе, оставив в пожухлой траве свою полную амуницию, включая сапоги и исподнее.
…Рубка управления, огромный пульт с мерцающими огоньками, экраны разной формы и величины, герметичные двери… Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе… – нет, ничего этого не было. Крошин, в чём мать родила, сидел в белом пластиковом кресле в пустой комнате со светлыми стенами. Напротив него в таких же креслах расположились двое мужчин картинно-краси-вой внешности. В отличие от Крошина, они были одеты – можно сказать, с иголочки, в тёмно-серые костюмы из хорошей шерсти и дорогие туфли. Оба были не при галстуках, но в белых рубашках. Их сильное сходство с манекенами наводило на мысль о нарочитой карнавальности. Даже волосы, отливавшие глянцем, у обоих были одинаково зачёсаны назад. Камуфляж, решил Крошин.
Кто из них главный, он разобрался быстро. Один из мужчин, темноволосый, всё время молчал. Его мысли озвучивал второй. Говорил этот «переводчик» по-русски чисто, без акцента, но баритон его был довольно блёклым, лишённым выразительного тембра, а речь бедна на интонации.
– Добрый день, полковник Крошин, – сказал он.
Крошин закинул ногу на ногу и промолчал, не из-за растерянности, а скорее, от раздражения. Он знал, что не должен начинать разговор с претензий, но внутри у него всё кипело.
– Вас что-то беспокоит. – В голосе переводчика прозвучало сомнение.
– Я голый, – с трудом сдерживаясь, напомнил Крошин. Царство «животные», отряд «приматы», так вас растак… – Я боевой офицер. Мужчина. Человек. Землянин. Я не могу сидеть на дипломатическом приёме без штанов. Здесь не баня.
В тот же миг он обнаружил, что снова одет.
– Наши убеждения не позволяют проникать в ваш внутренний мир без вашего согласия. Не могли бы вы пояснить, что чувствовали, когда сидели раздетым? Неудобство, страх, горе, раздражение, удовольствие, сексуальное возбуждение?