Полдень, XXI век (май 2012)
Шрифт:
Олег отвернулся к стене и закрыл глаза. Короткий разговор вымотал его до предела.
– Ты это, – сказала женщина, – если надо чего, сразу говори. А то я сейчас уйду, приду не скоро.
Олег не ответил. На душе было пусто и неуютно.
6
– Он поправится?
– Спросите что полегче. – Высокая, костлявая женщина с фиолетовыми волосами и пирсингом на зубах выпустила дым из уголка губ, разогнала его рукой. – Собственно говоря, это не болезнь. Синдром потревоженной совести.
– Не понимаю, –
– А никто не понимает. – Регина Робертовна поискала пепельницу, не нашла и втёрла окурок в дверную ручку. – И никто не знает, что с этим делать.
Они стояли у прозрачной с одной стороны стены и глядели на лежавшего в постели пациента. После укола Олег успокоился и теперь спал, но не мирным сном здорового, благополучного человека, а пребывал в болезненном лекарственном оцепенении.
При виде трогательно торчавшего на макушке вихорка сердце девушки сжалось от жалости.
– И они всё прибывают, – сказала женщина. – В основном асоциалы, одинокие, безработные – люди, не нашедшие себя. Но есть и вполне с виду благополучные. Каждый день открываются новые пункты Службы психологической помощи, а поток не уменьшается.
– И всем кажется, что их преследуют? Что кругом слежка, доносы?
– В основном да. Полиция, тайная полиция, суды, трибуналы, даже Святая Инквизиция – кто на что горазд. Даром, что всё это кануло в прошлое ещё до их рождения. Сейчас многие не знают даже, что такое уголовный кодекс.
– Уголовный… что, простите?
– Кодекс. Был такой свод уголовных законов лет сорок назад. Вы молодая, не помните, а я ещё застала те времена. Это было до принятия Закона о толерантности. Тогда за порядком в обществе следили особые органы: полиция, прокуратура, суды. Это потом, когда придумали гипноиндукционное воспитание, каждый сам стал себе законом. И вот чего мы добились – страна сумасшедших!
– Я всё же не понимаю…
Регина Робертовна бросила на неё взгляд, полный, как Клариссе показалось, жалости и презрения.
– Об этом не говорят. Гипноиндукция… она действует на подсознание. Дома, в учреждениях, в метро – где только есть индукторы, а они повсюду, – вы подвергаетесь непрерывному воздействию. Человек, подсознательно считающий, что поступает неправильно, сублимирует чувство вины в некие, скажем так, охранительные действия, направленные на самого себя. Внутренние переживания проецируются на окружающую реальность, порождая фантомы преследователей, судей, палачей.
– Хотите сказать, он сам их придумал?
– У вас есть объяснение получше? Помните из истории того педофила, с которого всё началось? Он убил семь или восемь детей. Его ещё оправдали… Адвокаты нашлись ушлые. Ловко подвели дело под Закон о толерантности и доказали, что такая у него сексуальная ориентация. Через два дня после оправдательного приговора он повесился. Думаете, муки совести? Как бы не так. Гипноиндукция. Внутренний прокурор составил обвинение, внутренний судья вынес приговор, а внутренний палач привёл его в исполнение.
– Смотрите, – сказала Кларисса, – он что-то шепчет во сне. Погодите… не могу разобрать… Аммиачная селитра… семьдесят пять
Антон Горин. Мне это не по зубам…
Рассказ
Октябрь в этом году выдался правильный: с тёплыми деньками бабьего лета в первых числах, с холодными колючими дождями, мрачновато оттеняющими серо-буро-золотой пейзаж ближайшего сквера и кирпичные стены домов. Наконец пришло время «каменных утренников», когда мёрзлая палая листва хрустит под ногами битой слюдой, а воздух прозрачен и свеж даже здесь, в сердце Казани.
Сухим октябрьским вечером я шагал домой с работы. Настроение было неважное: на работе я в очередной раз поругался с начальником, а в кабаке набросали в шляпу лишь четверть обычной и без того небогатой выручки. Шлёпай по лужам, неудачник, думай, на какие шиши покупать старшей дочери кроссовки, а младшей – новую куртку.
Автомобиль этот я видел уже давно: он стоял у торца соседнего дома под зелёным ещё, несмотря на осенний морозец, тополем. Стоял с тех пор, как я впервые ступил на асфальт этого двора. Тёмно-синяя «Победа» со спущенными шинами и номерами в веснушках ржавчины. Мне не раз случалось проходить мимо автомобиля-старичка, но сегодня я почему-то задержался около него и облокотился на капот. Потом достал из сумки бутылку тёмного пива и сделал большой глоток.
Домой я спиртного не носил: незачем это. Но сегодня на душе было настолько муторно, что хотелось глотнуть прямо из бутылки, глядя в звёздное осеннее небо. Вокруг было пусто. А в голове упрямо крутилась песня, которую мне не заказали спеть этим вечером. Старая песня шофёров, которую мне в детстве пел дед…
Есть по Чуйскому тракту дорога, Много ездило там шоферов. Но один был отчаянный шофер, Звали Колька его Снегирёв.Я взял в руки гитару. Играл негромко, прерываясь на глотки пива, иногда «срывая» аккорды. Но и теперь не удалось доиграть. Сначала я не узнал звук, прервавший моё одиночество… лишь через несколько аккордов до меня дошло, что это стук дверцы автомобиля.
– Ты её не так играешь, – сказали сзади. Не то чтобы укоризненно, скорее – доброжелательно-снисходительно. – Дай, покажу…
Я обернулся. И обалдел.
У машины стояли двое. Точнее – высокий молодой человек помогал выйти из машины молоденькой девушке, почти девочке. На нём чёрное пальто, напоминающее шинель, на девушке – простенький плащ неброской коричневато-серой расцветки. Головных уборов на них не было. Помню, в первый момент я обратил внимание на неумело наложенную на лицо девушки косметику: слишком яркие губы, слишком чёрные брови… Слишком… изумлённый взгляд.