Полдень. Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади
Шрифт:
Прокурор говорит о ст. 13 УК, о необходимой обороне…
Судья (прерывает): Вы в своей речи больше касаетесь речи прокурора, пожалуйста, переходите к защите непосредственно.
Калистратова: Я, товарищ председатель, очень дисциплинированный человек и беспрекословно подчиняюсь указаниям тех, кто имеет право – а вы имеете это право – давать мне указания в судебном заседании.
Но я прошу вас учесть, что я – адвокат – не обязана представлять доказательства невиновности Делоне, по закону я здесь для того, чтобы оспаривать и критиковать те доказательства,
Однако мне осталось не так долго занимать ваше внимание. Я подхожу к концу своей защитительной речи.
Ст. 13 УК не может оправдывать незаконные действия. Нужно ли было в порядке ст. 13 бить Делоне, который не сопротивлялся? Мне кажется, что не нужно. И мне хотелось бы, чтобы в речи прокурора прозвучал упрек тем неизвестным, неустановленным лицам, которые делали это. Мы к юноше Делоне предъявляем очень большие требования. Давайте же предъявим такие же требования и к тем людям, которые своим несдержанным поведением создали нарушение порядка.
Нельзя за действия этих лиц возлагать ответственность на Делоне, который не шумел, не кричал, никого не оскорблял, никому не мешал и не совершил никакого нарушения общественного порядка.
Не стану останавливаться на других вопросах, чтобы не повторять прекрасно аргументированные доводы Каминской и Поздеева. Я заканчиваю. Надеюсь не на снисхождение, а на справедливость и законность вашего приговора.
Я прошу Делоне оправдать за отсутствием в его действиях состава преступления.
Речь адвоката Н. А. Монахова (защитник Владимира Дремлюги)
Товарищи судьи! Сам по себе факт, когда группа советских граждан пришла на Красную площадь, с тем чтобы выразить свое несогласие с политикой государства в одном из чрезвычайно острых и важных ее аспектов, является фактом в условиях нашей действительности необычным и, естественно, заставляет задуматься. Весьма понятно неодобрение этих действий со стороны заинтересованных людей и ведомств. У меня есть основания не сомневаться в том, что и сам суд не разделяет взглядов, синтезированным выражением которых явились лозунги подсудимых.
Вместе с тем я хочу обратить ваше внимание на то, что личное отношение каждого к политическим взглядам не должно оказаться фактором, влияющим на оценку собранных по делу доказательств и на юридическую квалификацию действий подсудимых, которые суд признает доказанными. В этих вопросах мы вправе ждать от суда абсолютного беспристрастия.
В соответствии с редакцией закона, по которому Владимир Дремлюга предан суду, в его вину вменено распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй. Это обвинение с объективной стороны ограничено содержанием пяти транспарантов, которые он вместе с товарищами развернул 25 августа у Лобного места на Красной площади. Я лично понял государственного обвинителя таким образом, что все высказывания, произнесенные каждым из подсудимых в отдельности или всеми вместе на Красной площади, вменяются им по ст. 190-1 УК РСФСР. В обвинительном заключении об этих высказываниях говорится, что они аналогичны надписям на транспарантах. Поэтому я считаю себя вправе говорить только о содержании транспарантов.
Даже не прибегая к анализу субъективной направленности поступка, следует признать, что само содержание транспарантов, за исключением одного, о котором речь пойдет особо, с трудом увязывается с юридически конкретной формулой – «распространение измышлений».
Но личное отношение, будь то одобрение или неодобрение, не может быть названо измышлением.
Эти личные реакции относятся к категории эмоций и оценок, но не к существу передаваемой информации. Само по себе несогласие с мнением пусть даже самого авторитетного учреждения Советского государства не является предметом уголовного закона вне зависимости от того, выражено оно устно либо письменно.
Составом статьи 190-1 УК может быть только умышленное искажение информации, нацеленное на то, чтобы ввести кого-то в заблуждение. А в данном случае кого и относительно каких конкретных фактов могли ввести в заблуждение транспаранты, демонстрируемые у Лобного места?
Теперь о последнем транспаранте. Обвинение утверждает, что само требование освободить первого секретаря КПЧ содержит в своем подтексте ложное сообщение о лишении его свободы. Но это не совсем так. Во-первых, ни в тексте, ни в подтексте плаката не содержится указаний на то, к какому государству, а может быть, и к отдельным лицам обращено это требование. Для людей, не слушавших зарубежных передач, этот лозунг, очевидно, остался бы просто непонятным. Разгадать смысл подтекста, не прибегая к разъяснениям зарубежного радио, невозможно. Но разве можно строить обвинение на подтексте, к которому добавляются другие привходящие соображения, авторами которых ни один из подсудимых не является и которым само обвинение не доверяет? Такую конструкцию обвинения я считаю юридически неправильной и необоснованной.
С субъективной стороны в действиях Дремлюги применительно к данному транспаранту также отсутствует состав распространения заведомо ложных измышлений.
Обратимся к показаниям Владимира Дремлюги. Он утверждает, что поверил сообщению израильского радио об интернировании Дубчека. Это его субъективное убеждение, по его показаниям, укрепилось еще и тем, что в печати перестало упоминаться имя первого секретаря ЦК КПЧ вплоть до 27 августа, а события, которые составляют фабулу обвинения, произошли 25 августа. Таким образом, добросовестность сложившегося у подсудимого убеждения можно объективно понять и объяснить, а появление соответствующего лозунга никак не свидетельствует об умысле на распространение заведомо ложных сведений.
Против Владимира Дремлюги выдвинуто и второе обвинение – это активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок и повлекших нарушение работы транспорта. Первое, что я хотел бы отметить по этой части обвинения, – это то, что формула обвинительного заключения не вполне соответствует закону, то есть ст. 190-3 УК РСФСР.
Если в законе в качестве одного из необходимых признаков данного преступления установлены определенные и конкретные последствия, а именно: совершившийся факт нарушения работы транспорта, то в обвинительном заключении применена расплывчатая и не поддающаяся точному определению формулировка о так называемой «ненормальной работе транспорта». Что такое «нормальная» работа и что такое «ненормальная», обвинение не объясняет и объяснить не может. Между тем в деле не имеется достаточных данных, свидетельствующих о том, что в результате действий подсудимых на Красной площади была остановлена хотя бы одна автомашина.