Поле битвы - Россия!

Питерс Ральф

Нет. Она не станет думать об этом сейчас. Особенно о детях. И о Юрии. Где он сейчас? Проклятая война. Неужели где-то шла война? Невозможно себе представить. Ее грохот не доносился сюда. Трлько одни и те же сообщения в выпусках вечерних новостей. Юра ушел на войну. Она знала. Но истинный смысл происшедшего не достигал ее сознания. К тому же нехорошо думать о Юре сейчас.

Сейчас ей хотелось бы избавиться вообще от всяких мыслей. Волшебным образом стереть из памяти все воспоминания. Но чем сильнее она старалась отключиться от действительности, тем явственнее возникали перед ней картины ее жизни, выплывая из самых далеких закоулков

памяти. Чужие кровати, вранье, предательство. Самое ужасное - предательство. И щетина на лице чужого мужчины, царапающая ее подбородок. Запах его дыхания.

Более всего на свете она ненавидела слабость. В первую очередь свою собственную, и всегда старалась ее перебороть. Но только для того, чтобы оказаться в итоге еще слабее, еще большей дурой. И вот теперь эта тупая физическая слабость, приковавшая ее к постели. И постоянное подташнивание.

Большая часть ее соседок по палате лежали молча. Никто здесь не хотел заводить новые знакомства, остаться в чьей-то памяти. Подобно грязному железнодорожному полустанку, клиника была тем местом, где не следовало задерживаться и откуда все старались убраться как можно быстрее и незаметнее.

С какой-то девушкой случилась истерика. Валя старалась не отрывать взгляда от пустынной поверхности оштукатуренной стены. Но голос, молодой и полный боли, не смолкал. Валя подумала, что, найди она в себе силы встать, она бы врезала девчонке. И посильнее.

–  Новенькая, - объявила одна пациентка соседкам. В ответ раздались смешки и хихиканье.

Раздались шаги.

Против воли Валя прислушалась. Тяжелая поступь. Как у мужчины. Шаги дешевых ботинок по растрескавшемуся кафелю. Валентина зажмурилась. Сейчас она все отдала бы, чтобы еще несколько минут полежать вот так, чтобы ее никто не беспокоил. Ее лучшее платье, замечательное красное платье из Америки. Французский жакет, подаренный ей Нарицким перед вечеринкой с иностранцами. Маленькие радости ее жизни. Возьмите все.

–  Больная!
– сухо произнесла сестра привычное слово.
– Больная, ваше время истекло.

Валя неохотно открыла глаза и слегка повернула голову.

–  Больная, вам пора идти.

–  Я… плоха себя чувствую, - проговорила Валя, сама себя презирая за страх и подобострастие, звучавшие в ее голосе. Но все же продолжила: - Мне надо полежать еще несколько минут. Пожалуйста.

–  Здесь вы не дома. Ваше время истекло. И у вас нет кровотечения.

Валентина взглянула с подушки на бесформенную фигуру, возвышавшуюся над ее кроватью. В ней с трудом угадывалась женщина. Серый халат медсестры выглядел так, как будто его в последний раз выстирали давным-давно, притом в грязной воде. На отвислой груди, высохшей за долгие годы недоедания, полы халата стягивала пластмассовая пуговица, отличная от всех остальных. Когда медсестра говорила, в ее голосе не звучала злость. Вообще никакие эмоции не оживляли ее речь. Только бесчувственный голос долга, уставший от бесконечных повторений. Поэтому и спорить с ней казалось бесполезным.

Несколько секунд Валя глядела в лицо медсестры, пытаясь перехватить ее взгляд. Но в глазах женщины не было блеска жизни. Так, осколки стекла в прорезях маски, испещренной красными прожилками вен, и нос пьяницы между ними.

«Неужели и я стану такой?
– подумала Валя, охваченная внезапным ужасом.
– Неужели точно такое же существо сидит во мне и дожидается своего часа?» Такая мысль

казалась страшнее смерти.

В последней инстинктивной попытке избавиться от медсестры Валя покачала головой.

Казалось, ничего не изменилось в лице медсестры, но за миг до того, как она открыла рот, Валя увидела перемену. Ее черты затвердели, оделись в броню профессионального безразличия, она видела перед собой не человека, а просто очередного пациента, одного из многих.

–  Нам нужна кровать. Вставайте.

Валя сама удивилась, что смогла подняться без посторонней помощи. Она чувствовала внутри себя пустоту, холодную рану, и ее поразило, как легко ей удалось свести ноги вместе и спустить их с кровати.

–  Кажется, у меня открылось кровотечение, - сказала Валя.

–  Ничего подобного, - отрезала медсестра.
– Я бы увидела.

Но ее взгляд все же скользнул по Валимому животу и в ее глазах мелькнула искорка сомнения.

–  Одевайтесь и пройдите в регистратуру.

Она ушла. И не успела Валя натянуть на себя одежду, как появилась еще одна молодая женщина. Ее нетерпеливо тащила за собой толстая тетка в халате, которая могла бы приходиться родной сестрой той, что подняла Валю.

Вновь прибывшая оказалась бесцветной блондинкой, гораздо менее яркой и живой, чем Валентина, ее волосам и цвету лица не хватало тех красок, которые ищут мужчины в женщинах. Однако кто-то же ее захотел. Девушка смотрела сквозь Валю. Она еще не вернулась в реальный мир. Ее кожа была бледной до прозрачности, как будто после потери большого количества крови. Повинуясь медсестре, она рухнула на грязную койку, как сама Валя незадолго до того, не замечая ни Валентину, ни вообще никого на целом свете, и уставилась немигающим взглядом в потолок.

Валя прислонилась к стене, чтобы натянуть чулок. Медсестра удалилась. Девушка осторожно ощупала себя, словно опасаясь найти в себе какую-то страшную перемену. Потом ее нижняя губа задрожала. Сперва Валя решила, что та хочет что-то сказать, возможно, попросить помощи. Но она просто начала рыдать - долговязый подросток, раздавленный миром взрослых.

Валентина отвела глаза, не желая связываться. Но, отвернувшись, она наткнулась на взгляд плотной невысокой женщины, чьи волосатые икры свисали с края кровати. Черноволосая, за тридцать, с усами. Похожая на грузинку. На ее лице виднелись шрамы от болезни, но в остальном она выглядела совершенно здоровой, словно только что после приятной прогулки. Она ухмыльнулась Вале, как будто той всего-навсего измерили температуру.

–  Кто не может терпеть последствия, тому не следует торопиться раздвигать ноги, - заявила она с легким акцентом, с видом превосходства кивая в сторону несчастной девушки, сменившей Валентину на койке.
– Все не прочь повеселиться, только никому не хочется платить.

Валя с усилием оторвала от нее взгляд и нетвердым шагом побрела прочь по проходу между кроватями. Но чем сильнее она старалась ничего не видеть, тем больше она замечала. Она попыталась не отрывать глаз от пола, но вид грязи, подтеков, щербин и трещин лишь усилил в ней чувство беспомощности. Почему они не могут вымыть пол? Это же антисанитария. Едва держась на подкашивающихся ногах, она вдруг с пугающей отчетливостью увидела свое будущее. Еще одна безликая больница. Еще одна кровать с грязными простынями, но не настолько грязными, чтобы персонал вынужден был их поменять. Еще один…