Поле битвы - Россия!

Питерс Ральф

Потом остановилась.

–  Мне лучше подышать свежим воздухом. Я хочу пройтись пешком.

Нарицкий неуверенно посмотрел на нее. На какой-то миг Вале показалось, что он ее боится. Боится, как бы она не устроила ему неприятности. Но ведь он с легкостью справится с ней. Это ей следует опасаться, ведь это она может в одночасье потерять все.

–  Валя, - начал он ласковым, рассудительным тоном.
– Тебе сейчас не нужно ходить пешком. Тебе требуется отдых. Садись.

Неожиданно для себя Валя вышла из себя:

–  Я пойду пешком. Неужели не ясно?
– Тут она замолчала, сама удивляясь и тому, что у нее, оказывается, сохранилось так много

энергии, и тому, как легко она потеряла контроль над собой.

–  До твоего дома слишком далеко, - не отступал Нарицкий. В его голосе зазвучали непривычные для него нотки неуверенности.

–  Сяду на троллейбус.

–  Ну, пожалуйста. Ты плохо себя чувствуешь. Тебе следует отдохнуть.

Он снова овладел собой. Казалось, он способен заглянуть в самые далекие закоулки ее души и знает ее как свои пять пальцев, а онато считала себя такой мудрой, повелительницей всех мужчин на свете.

–  Не разговаривай со мной, как с ребенком» - срываясь на крик, ответила она.

–  Валя, успокойся.

–  Я хочу идти пешком. И не ходи за мной.

Нарицкий сделал шаг назад, словно она обвинила его в уголовном преступлении. Он открыл было рот, чтобы ответить, но в последний момент передумал.

Валя бросила на него несчастный и одновременно яростный взгляд и отвернулась.

–  Я позвоню попозже, - крикнул он ей вслед.
– Узнать…

Валентина заставила себя думать о сексе с Нарицким и с остальными тоже. Специально, чтобы чувствовать себя еще хуже, хотя она и сама прекрасно понимала, что ее отвращение вызвано эмоциональной и физической реакцией и оно скоро пройдет. Она даже поклялась, что больше никогда в жизни не позволит ни одному мужику забраться на себя, но тут же сама рассмеялась над собственной вопиющей неискренностью. Тут ей снова стало плохо, пришлось облокотиться на стену, увешанную изодранными плакатами, уверявшими: «Будущее принадлежит нам!» Обман, кругом сплошной обман. Весь мир строится на обмане. На обещаниях, которые нарушаются, едва прозвучав. Она заставила себя двигаться дальше, стараясь побыстрее скрыться с глаз Нарицкого.

Переулки, по которым пролегал ее путь, казались ей невыразимо серыми и нищими. Всю свою жизнь Валя отчаянно стремилась выбраться из этого болота. Но куда идти? Все хорошие люди на поверку оказывались безнадежными дураками. А плохие заботились только о себе. Приходили реформаторы, но их реформы проваливались или, что еще хуже, срабатывали только наполовину. В этой стране вообще все работало только наполовину. Потом реформаторы исчезли. Но и реакцию на реформы тоже никогда и никто не доводил до конца. Валя брела по щербатому асфальту и чувствовала себя так плохо, что ей казалось, будто она медленно тонет, что всю свою жизнь она «только и делала, что медленно тонула, не замечая этого, ибо все вокруг тонуло тоже.

Над головой на балконах висели гирлянды выстиранного белья, собирая на своей поверхности ядовитую грязь московского воздуха. Она не понимала, почему другие так легко мирятся с окружающим миром, с грязными коммуналками, где невозможно укрыться от соседей, с вечной борьбой за нездоровую пищу, с мужчинами, которые замечают своих женщин только тогда, когда они возбуждены или пьяны или и то и другое, вместе взятое.

Проходя мимо мясного магазинчика, Валя машинально глянула в окно. Мясники в белых халатах и маленьких белых колпачках стояли, лениво облокотившись о пустые прилавки. Но зато витрину украшали муляжи разнообразных колбас и сочных кусков мяса, словно в надежде обмануть прохожего иллюзией

картонного изобилия.

От вида такой «еды» Вале стало еще хуже. Страна пустых магазинов. И пустых женских маток. Ее вдруг начало знобить.

За углом стояла очередь, но сейчас Валю не интересовало, что там вдруг выкинули. Ей хотелось одного - скорее пройти мимо сбившихся в кучу женщин в пальто, пропахших нафталином. Несколько .праздношатающихся мужчин тоже затесались в очередь, и они оглядели Валю с ног до головы.

Она усмехнулась про себя. Видели бы вы меня час назад! Видели бы вы то кровавое месиво. Интересно, захотели бы вы меня тогда?

Возможно, да. А потом начали бы ныть, что им достались чьи-то объедки. Все мужики - свиньи. Валя слегка споткнулась. Ближайшие к ней люди настороженно повернули тупые лица, опасаясь, как бы она не полезла без очереди. До ее ушей долетело слово «апельсины». Удивительно - откуда, каким чудом могли здесь появиться апельсины сейчас, в октябре, когда на их родине бушует война. Конечно, в этом году их больше не увидишь. Но сейчас ей было не до апельсинов.

Возможно, Юра сейчас воюет как раз среди апельсиновых плантаций. Недурное местечко для войны. Возможно, сейчас он счастливее со своими танками, ружьями и солдатами, чем был за все прошедшие годы с нею. В письмах он не распространялся о своей жизни там, только без конца пережевывал сентиментальные воспоминания.

Валя попыталась сосредоточиться. Решить, куда же она все-таки идет. Она попробовала думать о троллейбусных и автобусных остановках, о маршрутах и расписаниях. Но она плохо знала эту улицу. Внезапно приняв решение, она повернула.

В голове у нее еще не прояснилось. Все прохожие казались на одно лицо. Даже шрамы были одинаковы. Ужасные шрамы. Она вступила на мост, перекинутый через обводный канал. Бездумно дотронулась до старых чугунных перил, ржавого послания из ушедших столетий. Холод пронзил кончики пальцев, она вцепилась в покрытые патиной острия ограды, стараясь удержаться на ногах. Волна неожиданной боли поднялась от живота, охватила желудок, и струйка слюны потекла из уголка ее рта. Только теперь, слишком поздно, она ощутила, что влага течет у нее по ногам. Ха-ха! Еще одно наказание Валентине, которая всегда владеет ситуацией. Закрыв глаза, она еще крепче ухватилась за решетку, чтобы не упасть на тротуар. Но с закрытыми глазами стало еще хуже.

Она подняла веки, и боль внезапно отступила, но ощущение влаги осталось. Быстро остывая, жидкость текла по внутренней стороне ног.

Некоторое время она стояла, не в силах двигаться, уставившись в грязную муть канала. Радужные нефтяные пятна. Почти никакого течения. Вдоль берегов - ожерелья мусора. Острова отбросов, которые накидали из окон близлежащих домов. Когда с деревьев срывались листья и, кружась, опускались на поверхность канала, вода, казалось, поднималась им навстречу и всасывала их, чтобы поскорее покрыть их грязью. Высокие стены жилых домов по обеим сторонам канала были испещрены пятнами, как кожа древнего старца.

Ей хотелось в туалет, но она понятия не имела, куда идти. Эта страна даже отходы жизнедеятельности своих детей не может принять как следует. Валя вдруг представила, как она умрет здесь, так и не дождавшись помощи. Мимо просеменили две старушки, вслух сокрушаясь о всеобщем пьянстве, и Валя вновь ощутила прилив сил - и холодной, бессильной ярости.

Она покрыла себя грязью. Она смешала с грязью всю свою жизнь. А если Юра когда-нибудь узнает? Тогда она потеряет даже его. Свою последнюю соломинку.