Поле боя - Севастополь
Шрифт:
Под брюхом вертолетов были ясно видны картины этого «тоталитаризма», отстроенные заново села, сожженные залпами грузинских «Градов», восстановленные дороги. Да и сам Цхинвал понемногу отходил от ужаса «грузинского блицкрига». Инженерно-строительные части Российской армии восстанавливали дома и коммуникации, строили новые жилые кварталы.
Пришлось вспоминать, казалось, давно забытые послевоенные сталинские планы застроек, когда во Дворах жилых домов строились бомбоубежища для жильцов.
Не забывали они, впрочем, и о военной составляющей мирного строительства: по периметру города и окружающим его Присским высотам
Вообще жизнь здесь после событий августа 2008 года являла смесь мира и войны. Армия строила дома для местных жителей, она же их и защищала. «Хочешь мира — готовься к войне» — эта латинская пословица была очень актуальна в послевоенной Южной Осетии. И все же была надежда, что после двух войн начнется новая, мирная жизнь.
А пока что вокруг города в прилегающей местности «работали» группы спецназа, а спаренные стволы «тунгусок» и БТРов «Скрежет» отслеживали периодически появляющиеся в небе грузинские «беспилотники».
* * *
Раненого десантника доставили в Центральную больницу столицы Северной Осетии. Она стала своеобразным символом стойкости врачебного долга. В августе 2008-го люди в белых халатах в подвалах больницы продолжали оказывать помощь жертвам грузинской агрессии несмотря на обстрел. И теперь здесь продолжали трудиться врачи, а о тех событиях теперь напоминала мемориальная табличка на стене восстановленного российскими военными строителями здания.
Ну, а Остапа Семенюка ждала «ласковая встреча» с военной разведкой. Молодой бандеровец был уже надломлен увиденным, он действительно до этого не задумывался о тех, кого убивал, воспринимая их действительно только как фигурки в прицеле автомата В задуренных «политтехнологами» мозгах был образ какого-то свирепого мужлана — «москаля». И это бы ло тем более удивительно, что сам Остап был из образованной интеллигентной семьи, да и сам он считал себя достаточно умным.
Теперь силуэт в прицеле обрел плоть и кровь, которая медленно вытекала из человека, лишая его жизни. Лишая его всех земных радостей. И за что? Русский десантник не был агрессором, это он, Остап Семенюк, специально приехал сюда, чтобы убивать. И убивал, хвастаясь своими «успехами».
Одно дело, выпив пива, или чего еще покрепче распевать «Ще не вмерла Украина» и орать «гасло»14 — "Украина для украинцев»! И совсем другое — умереть за идею. А для этого нужно, прежде всего, чтобы идея была достойна того, чтобы за нее умирать. И получалась, что те ребята, которых он убил (теперь он искренне молился, чтобы хоть кто-нибудь, ну, хоть кто-нибудь из них все-таки выжил), и этот десантник, умирали и страдали за идею несоизмеримо высшую, заключенную не в бездумно-националистических лозунгах, а в служении Отечеству.
И теперь он, готовившийся оборонять свою страну от «окупантiв-москалiв», сам удивлялся, что его не убили десантники.
Глава 17 БОЛЬ СЕВАСТОПОЛЯ
На обочине дороги стоял облепленный грязью от колес и до приплюснутой пулеметной башни «БТР-80». Над башней колыхался на ветру желто-синий флаг, он тоже был в грязи. А возле бронетранспортера скучало четверо бойцов с сине-желтыми повязками на рукавах. Рядом находилось здание контрольно-пропускного пункта, бывшего поста ДАИ — Державтоинспекции. Дорогу перегораживал полосатый шлагбаум.
Возле пропускного пункта скопилась вереница автомобилей, люди хотели скорее покинуть бурлящий, неспокойный Крым, и на пути у них был этот полосатый шлагбаум КПП «Джанкой».
Стоящая возле самого треклятого шлагбаума запыленная «девятка» нетерпеливо засигналила. К ней вразвалочку подошел один из «жовто-блакитных стражей» с автоматом АКСУ под мышкой.
— Обiдня перева, шо не видно, — лениво сказал он.
Из машины вышла Карина, это она только что сигналила. «Жовто-блакитный» окинул девушку заинтересованным взглядом. Карина невольно оглянулась, на заднем сиденье среди сумок с пожитками тихонько дремал ее сын.
— Шо, «москали» ваши любимые потикали, а теперь и вы, «пидмоскальники», следом за ними?..
— Поставьте, пожалуйста, печать на разрешении на выезд.
— А с какой это стати я должен тебе шо-то ставить? Давай отойдем, вставлю! У меня ого-го какой! — мерзко хохотнул «страж порядка».
К счастью, сын этого всего не слышал. Карина оглянулась, ни от БТРа, ни из здания пропускного пункта их сейчас видно не было, обзор загораживала длиннющая фура. Карина шагнула вперед, в руке у нее оказался «смит-вессон», до поры до времени лежащий в сумочке, а теперь упершийся «жовто-блакитному» в пах.
— Я тебе, сука, сейчас яйца на хер отстрелю! — прошипела девушка. Сухо щелкнул отведенный курок. Ставь печать и подпись.
Другой рукой она вытащила из сумочки сложенный вчетверо лист пропуска. «Страж», не помня себя от страха, торопливо достал печать, шлепнул, не глядя, поставил неразборчивую закорючку подписи.
Карина молча убрала револьвер и, забрав пропуск, села в машину. Шлагбаум поднялся, взвизгнули прокручиваясь покрышки, и машина на скорости рванулась вперед. Как только пропускной пункт «Джанкой» скрылся за поворотом, она свернула к обочине. Заглушив мотор, она положила руки на руль и разрыдалась.
— Мамочка, ну не плачь, пожалуйста... — Вовка перебрался на переднее сиденье и обнял маму.
— Ничего, — улыбнулась сквозь слезы Карина. —
Все, теперь мы уж точно отсюда выберемся, сынок...
* * *
После ухода Черноморского флота России в Севастополе начался хаос. По ночам даже были слышны выстрелы, толпы распоясавшихся националистов приставали к прохожим, устраивали драки, грабили магазины. Милиция не справлялась с ростом преступности, да и права ее были сильно ограничены. А прибывшие из столицы спецподразделения МВД занимались только охраной VIP-персон: наместников («гауляйтеров») «оранжевого» президента, своры их прихлебателей, ну и, конечно же — «друзей-американцев». Дошло уже до того, что националисты стали нападать на турецкие патрули. Турки не церемонились и открывали ответный огонь по нападавшим.