Поле Куликово

Иванов Сергей Иванович

– Ну-ка, - Дмитрий дал знак отрокам отойти, Тупика удержал.
– Говори при нём... А повелителем ты, князь, не величай меня, ладно? Я же - не Бог.

– Да, государь.
– Хасан покраснел.

– Ин и добро, - улыбнулся Дмитрий.
– Теперь сказывай.

– К Мамаю пришло десять тысяч наёмников-фрягов, это - сильная пехота.

– Пришли, стало быть.

– Они привезли метательные машины на колёсах. Ещё два десятка машин построено в войске Орды. От больших луков, которые натягивают пятьдесят человек, Мамай отказался - они - громоздкие, а бьют слабее машин и на выстрел требуют много времени. Машины ведь тоже стреляют и копьями.

– Так.

– Начальник машин предложил Мамаю поставить их в один

ряд против пешей рати и разбить её строй тяжёлыми свинцовыми пулями. Мамай, похоже, согласился. Когда машины появятся, надо послать конный отряд, чтобы разрушить их. В открытом поле от таких пуль нет защиты.

– Знаю. И за это - спасибо, князь. Я велю предупредить всех воевод, чтобы следили. Какой награды ты хочешь?

– Ты достаточно наградил меня, государь. Но есть у меня три просьбы.

– Ну-ка?

– Первая: оставить меня в твоём войске. Вторая: дай мне сотню всадников. У меня пока трое татар, мало.

Дмитрий улыбнулся:

– А третья?

– Плащ пурпурного цвета. Самому мне его здесь не найти.

– Почему пурпурного?
– Глаза Дмитрия повеселели.

– Это - любимый цвет моей матери. И в этом плаще меня видела Орда на празднике сильных. Пусть увидит теперь в битве.

Дмитрий нахмурился.

– Тебе поберечься надобно, князь. И без того много рисковал головой для нашего дела.

– Это - моя третья просьба, - повторил Хасан.

– Добро, - Дмитрий произнёс своё "добро" с неодобрением: молодо, горячо, упрямо. Ему, тридцатилетнему государю, Васька Тупик и Хасан, которые были моложе всего на пять лет, казались юнцами.

– Мне, государь, хотелось бы узнать своих воинов, и они должны привыкнуть ко мне.

– Понимаю. Сотню получишь нынче. Ступайте в мою дружину и там ждите.

К вечеру князь Хасан получил под своё начало сотню воинов в конной дружине большого полка. Тупик возглавил один из дозорных отрядов в сторожевом полку. Просился в крепкую сторожу Семёна Мелика, узнав, что ей государь приказал: "Только своими глазами повидайте татарские полки", но главный воевода сторожевого полка князь Оболенский не пустил, сказал: довольно с тебя славы и риска, оставь немного другим. И Тупик, двигаясь с отрядом впереди сторожевого полка, теперь позавидовал старым знакомцам из сторожи Семёна Мелика - Карпу Олексину и Петру Горскому, которые привезли Дмитрию в Березуй важные вести и пленного мурзу. Тумены Мамая они увидели в трёх переходах от верховьев Дона, на Кузьминой гати. Пленный твердил: войска у Мамая так много, что его нельзя счесть. Но Дмитрий теперь знал - сила Орды тоже имеет счёт.

В Березуе русско-литовская рать Ольгердовичей соединилась с войском Москвы. На подходе союзников им передали приказ великого князя разделить силы: Андрею Полоцкому стать в полк правой руки и принять командование им, Дмитрию Трубчевскому - занять место в промежутке большого полка и полка левой руки. Русские воины радостным кличем приветствовали братьев и союзников.

Через день войско вышло к Дону, опередив Орду. Ратники всматривались вдаль Задонщины, каждый гонец, приносившийся оттуда к воеводам, вызывал множество толков и вопросов. Что решат князья? Где - противник? Дальше пойдёт войско или станет заслоном от лютого ворога здесь, в преддверии Дикого Поля? Большинство склонялось к тому, что московский государь обложит полками левобережье Дона и не пропустит Орду в Русскую землю. Таршила не соглашался, задорил своих: "Пойдём за Дон, до Сарая и далее, где Орда заводится, - до великой стены".
– "Какой стены?" - удивлялись ратники. "А есть там стена посередь степи, до неба. Когда ишшо люди сильно плодиться начали, они, штоб не воевать из-за земли, напополам её разгородили: одна половина - ихняя, хановская, другая - наша. А потом Чингизка собрал Орду и велел ту стенку продолбить, с тех пор они захватывают чужую землю. Дак мы их обратно

в ту дыру загоним, заделаем её, уж тогда воротимся". Таршила посмеивался, ратники качали головами: "Брешешь ты всё, дед. Игде она, та стена, - до неё, поди-ка, и в год не доедешь?" - "А ты што, сидя за печкой, хочешь одолеть ворога? Они вон полсвета прошли, а мы што, хуже их? Пока волчье логово не разоришь, овечек не уберечь. Не ныне, так завтра до логова всё равно добираться надо, коли жить хотим".

Остылой тревожной синевой сквозила донская даль, в безветрии дремали стяги полков, к великокняжескому шатру, раскинутому на возвышенности возле деревни Чернавы, съезжались князья и воеводы. Дмитрий только теперь встретился с Ольгердовичами и обнял их.

– Ай, лихие витязи, гнездо Гедиминово! Повязали братца-то. Где он - ныне?

– Вышел из Одоева, берегом Упы крадётся, - ответил рослый Андрей, заправляя под шлем густую прядь. Дмитрий, хрупкий на вид, подвижный, чуть нервный, похожий на брата лицом и серыми большими глазами, в которых ещё не растаяла дымка пройденных далей, добавил:

– Наши дозоры с него глаз не спускают. Ночью его гонца к Олегу поймали: Ягайло просит ответить, когда Олег будет на Дону. Тот, видно, не спешит, а без него Ягайло опасается к Мамаеву котлу садиться - как бы от ордынского угощения живот не схватило.

– Рязанец-то - изворотлив, - заметил младший Тарусский, Мстислав.
– Ждёт, пока мы с Ордой порежем друг друга, он же наши земли приберёт под свою руку.

– Подавится, глотка - узка, - сказал Бренок.

– За рязанский народ - обидно, - вступил в разговор Оболенский.
– Эвон сколько охотников пришло. А кабы ихний князь с нами стал!..

– Народ за правителей - не ответчик.

– За кого ж он ответчик?
– спросил Владимир.

– Власть - от Бога, - сказал Иван Тарусский, - народ должен чтить её.

– От Бога?
– звякнул голосом Владимир.
– Мамай тоже - от Бога? Нечего нам всё на Бога сваливать! Народ, он своих правителей стоит. Небось, братоубийцу Глеба старая Рязань выбила вон. И Борьку Нижегородского народ взял за глотку, как начал тот разводить крамолу.

– Что ж, ныне бунтовать рязанцам?
– спросил Тарусский.

– Против князя-изменника бунтовать не грех. Или судим мы ныне тех рязанцев, кои явились к нам, не спросив своего государя? Или те бояры и паны, что от Ягайло к нам переметнулись, чести себе не добыли? Они же - бунтовщики против своих-то государей...

– Будет, Володимир, - Дмитрий, хмурясь, осмотрел воевод, поджидая, пока они рассядутся. Каждый из них знал своё место. На военном совете по правую руку от князя сидел брат Владимир Серпуховской, по левую - Бренок. В первом ряду напротив - Боброк, Ольгердовичи, Оболенский, Ярославский, Белозёрский с сыном, Тарусские, боярин Тимофей Вельяминов, его брат Микула, за ними - другие князья и большие бояре. На князьях и воеводах полков золочёные шлемы и брони, оружие тоже чеканено золотом, изукрашено дорогими каменьями, на боярах помельче рангом чеканка серебряная. Хотя иные из них богаче удельных князей, соблюдали необходимый в воинском деле этикет - ратники должны издалека различать своих начальников. Поэтому и ферязи почти на всех разного цвета.

В наступившей тишине взоры устремились на государя. Он долго молчал, глядя перед собой сквозь бояр, одной рукой поглаживая бороду, другой опираясь на меч с золотой рукояткой. Полото льняного шатра рассеивало солнечный свет, пригашенные блики текли по шишаку князя на сталь оплечья. Золочёное зерцало с красным фигурным крестом оттеняло чернь подстриженной бороды и серебристые переливы лёгкой кольчуги из нержавеющего булата. Стальные бутурлыки Дмитрий снял, его шагреневые сапоги бросали красное пламя в зеркальные пластины оборки на бёдрах, и воеводам казалось, что их государь только что вырвался из битвы, где по пояс текли кровавые ручьи.