Поле под репу
Шрифт:
И всё же, несмотря на привычный вид местного населения, Дуня не выделила в их говоре знакомых звукосочетаний. Мозг, во всём находивший порядок и ритм, так и не предложил своей, пусть от начала и до конца бредовой, трактовки слов и фраз. Столь надёжная блокада расстраивала. С другой стороны, не отвлекала на глупости — Дуня училась. Теперь-то ей хватало внимательности и старания. Отчаянье, в которое впадала девушка, когда не только она не понимала окружающих, но и те не понимали её, породило страстное желание, что, в свою очередь, не позволяло сдаваться, когда опять забывались простые, но добытые с трудом слова и их приходилось вызнавать заново. Полное погружение в среду также играло немаловажную роль — к концу шестого дня (унылые развалины оборвались, и отряд
Сладкоежка говорил быстро и много, зато повторялся и устраивал настоящие, яркие представления, которыми вообще мог ограничиться — и без слов всё становилось предельно ясным. Соседки по телеге общались односложными предложениями; Пятиглазый и охранники приказывали, что логично не нуждалось в двояком толковании — не интриги же при императорском дворе. С остальными Дуня не пересекалась.
Большую часть дня Дуня проводила не в кибитке, а на своих двоих — Сладкоежка, как только ему освободили ноги, на месте усидеть не мог, а девушка всюду следовала за ним. Как ни странно, пареньку это даже нравилось, хотя без казусов и не обошлось.
Ходить, особенно после того, как Дуня подколола подол юбки и завернулась в тёплую и вроде бы чистую шаль из ведьминых запасов, оказалось куда приятнее, чем трястись в повозке. После перехода власти к «кумиру» от пеших не требовалось чрезмерных физических усилий, к бревну не привязывали, а женщины всегда имели право передохнуть в кибитке, правда, слезали и залезали в телегу на ходу.
Ещё в холмах, когда пленники обнаружили, что из пут на них только кожаные браслеты, соединённые длинным ремешком, и ошейники, Дуня и Сладкоежка попытались сбежать. На этот раз зачинщиком был подросток. Как и в первую ночь, ничего не получилось — только Сладкоежка определился с моментом, тронул девушку за локоток и кивнул в сторону, как в голове взорвались тысячи бомб, словно в гости заскочили все прежде испытанные мигрени, а желудок зарезало хроническим гастритом. Дуня упала, не зная, какая часть тела ей дороже, чтобы поскорее зажать ту руками. Рядом корчился в судорогах Сладкоежка.
Пытка кончилась столь же неожиданно, как началась. Беглецы поднялись, отряхнулись и побрели за отрядом. Приотстали, когда осознали, что организм нуждается в более тщательном и бережном к себе отношении. Затем догнали основную группу. Боль не возвращалась, разве что в животе возмущённо булькало до вечера. Сладкоежка вновь прошептал то слово, которое бросил в кибитке, когда не сумел развязать Дуню — магия, теперь-то девушка не сомневалась в значении. Потом друг кинул злой взгляд на бледного возничего и что-то буркнул ещё. Звуки были сходными. Маг.
Пятиглазый и бровью не повёл, даже не наказал сверх уже полученного.
На героизм Дуню больше не тянуло — чересчур неприятные у него последствия. В какое-то мгновение девушка не то что перестала размышлять о свободе, бедняжка о ней не мечтала! В оправдание Дуни можно было сказать лишь одно: она не смирилась — она забыла, что стала рабом. Оковы, похожие на украшение, не тяготили. Ноги шли, куда хотели, а руки трогали, что желали. Сладкоежка, всегда готовый общаться, говорил, смеялся, объяснял и никуда надолго не пропадал. Мужчины и женщины не обижали. Погода не раздражала — ветер уже не беспокоил, тучи дождями не делились. Пахло травой, людьми, лошадьми да на привалах костром и едой. Идиллия. Экзотическая экскурсия. А то, что котелки по вечерам надо драить и деревянные тарелки мыть, так ведь и Дуне за кормёжку платить чем-то надо.
Заволновалась девушка, когда отряд выполз на дорогу. Мир разительно переменился, в нём прибавилось красок и персонажей. И персонажи эти зачастую настолько не нравились Дуне, что та грустно смотрела на руки. Она была всего лишь товаром… Но в пути, вне деревушек ей вновь казалось, что всё хорошо, и плетёный ошейник не сдавливал горло.
— Янепонимаю?
— Мм-м? —
— Янепонимаю, — Сладкоежка серьёзно посмотрел на подругу.
Кажется, он хотел поговорить о важных вещах, хотя девушка полагала, что он попросту увёл её в сторонку от того, чего не следует видеть — «кумир», похоже, промышлял не только рабами. В последней деревушке, даже хуторке на три больших дома с пристройками и колодцем, к компании присоединилась ещё одна телега, явно груженная чем-то тяжёлым и имевшая своих конных охранников. Сейчас же, остановившись на непривычный дневной привал в придорожной рощице, большая часть отряда наблюдала, как стражники таскали из телеги-кареты ящики в пришлый воз. Рядом с возом околачивались личности довольно-таки зверской наружности — все как на подбор одноглазые, с рваными мочками и вывороченными ноздрями. Дуню от такого зрелища чуть не стошнило.
— Это… — Сладкоежка начал объяснять, но плюнул, наверное, посчитав, что не справится. — Янепонимаю, я о другом.
Дуня нахмурилась. Подросток терпеливо ждал, когда подопечная разберёт его слова.
— О чём?
— Янепонимаю, тебя по-другому зовут, — он не спрашивал. И на удивление был краток.
— Да, — просветлела девушка. Об этом как-то не находилось повода поговорить. — Меня зовут…
— Не надо! — перебил Сладкоежка, хлопая Дуню по губам. — Молчи! Никому! Опасно! — он провёл рукой по горлу. — Ведьма… старуха… маг! Маг тебя не… — он задумался, пытаясь высказаться ясно. — Маг не надела тебе на голову ошейник. Только сюда и сюда. — Мальчик ткнул пальцем в браслеты. — Это хорошо. Тебе повезло. Но он, — Сладкоежка покосился на возницу кибитки. — Он знает, что тебя зовут не Янепонимаю. Он спросит. Придумай другое имя.
В деталях Дуня не нуждалась. С магией этого мира девушка уже столкнулась — ничего сверх читанного, поэтому её не удивляло, что возможны заклятия по истинным именам. Не зря даже на Земле многие имели тайные имена — и в древности, и сейчас. А как иначе объяснить домашние и уменьшительные прозвища? Но что бы такое подобрать? Ведь придётся откликаться…
— Лес, — осенило Дуню. В своё время она долго мучалась, придумывая интернет-ник, а тот в итоге родился сам. Лебедева Евдокия Семёновна. Попросту — ЛЕС. — Меня зовут Лес. Это, — она подняла два пальца, — другое… ээ-э, второе имя.
— Хорошо, — Сладкоежка кивнул. Потом вдруг улыбнулся во весь рот, сверкнул серо-голубыми глазищами — будто бы специально для подростка из-за тяжёлых облаков на мгновение выглянуло солнце. А ведь он не совсем человек — неожиданно для себя отметила Дуня. — Лес — это хорошо. Но Янепонимаю — красивее. Я буду звать тебя Янепонимаю.
Девушка безразлично пожала плечами… и напряглась — банда одноглазых о чём-то спорила с «кумиром». Сладкоежка дёрнулся и загородил подругу — он оказался немногим ниже Дуни.
— Что хотят?
— Тебя, — хмыкнул защитник. — И меня.
— Тебя не отдадут, — утешила Дуня. Она дрожала. Снова вспомнилось, что она пыталась добыть магию для себя, однако в голову ничего путного не приходило. Разве что сесть, скрестить ноги и представить себя цветком… Но от страха девушка сразу забыла о намерениях и вцепилась в курточку Сладкоежки. Сладкоежка не боялся.
— Не отдадут, — согласился он. — И тебя не отдадут. Ты — дорогая. Хотя…
Радоваться этому «хотя» или печалиться — Дуня не решила. Она не была красавицей, не могла похвастаться пышными формами, но имела склонность к полноте. Впрочем, здесь этой склонности развиться вряд ли дадут — та являлась следствием сидячего, предкомпьютерного образа жизни. С другой стороны, в симпатичности Дуне трудно отказать, а ухоженный вид определённо повышал стоимость девушки. Но отсутствие полезных умений выбирало сферу деятельности однозначно. Вот, соседки по кибитке, шьющие и вышивающие, могли угодить к каким-нибудь мастеровым, а Дуня… Дуня — лишь на чёрные работы (не зря же её отправили мыть посуду) или на панель. Однако ж под тяжёлый труд отдают кого подешевле да покрепче.