Поле под репу

Тыртышникова Елена

— Вечный, — будто прочитав мысли, неодобрительно хмыкнул Сладкоежка. Скривился он так, что Дуня закрыла глаза — подростку этот город и люди в нём не нравились. — Ты забавная. — Девушка расценила следующие слова именно так. — И странная.

— Ты тоже, — она ответила на родном языке, — хм, странный.

Сладкоежка нахмурился, но о переводе не заикнулся. Может, сам догадался — с ушлого паренька станется.

— Сладкоежка, а это… — Дуня тронула ошейник. Она не знала слова «законно». — Это хорошо?

Он понял.

— Нет, — покачал головой. — Плохо. Очень плохо. Император, — он изобразил телом нечто величественное и пафосное, — запрещает.

— Тогда почему?..

— Император далеко, его… — Дуня решила, что он сказал «армия», — его армия далеко.

Его люди… — по крайней мере, именно так — «люди» — Сладкоежка называл воинов Пятиглазого, — его люди далеко. Здесь свои хозяева. Они… — Паренёк говорил, как прежде, долго. Умело изображал руками виселицу, розги, палача. Две шатающиеся чаши — весы. Монеты. Каким-то образом ему удалось показать золото. Людей — рабов и свободных. Сладкоежка честно, нисколько не боясь «кумира», его недовольства, объяснил незадачливой подопечной, что творимое с ней и другими не только плохо с точки зрения местной культуры, но недопустимо, подсудно. Карается смертной казнью и никак не меньше. Однако некому здесь помочь невольникам — истинной власти не хватало внимания, она не могла дотянуть рук, пощупать пусть и богатые, но далёкие окраины. Вот, когда Императора обеспокоят сокровища и самостоятельность провинции, когда он испугается бунта, когда… тогда вряд ли рабам станет лучше — полягут вместе, а то и раньше или вовсе за хозяев.

До тех пор здесь правят свои владыки и действуют свои законы. И пока что поместные хозяева знали, как отвратить взор всевластного господина.

Подросток в сложившихся обстоятельствах попросту воспользовался шансом. Сладкоежка жаждал свободы. Дуня не была против — лишь надеялась, что друг не заплатит за свободу больше того, чего она стоила. За себя, например, девушка поручиться не могла…

— В телегу! — рявкнул охранник. Сладкоежка едва заметно дёрнулся в сторону кибитки, но с твёрдого шага не сбился. Теперь паренька эти приказы не касались.

Дуня вздохнула и печально, напоследок, посмотрела на друга.

— Прощай, — тихо бросил он. — Пусть тебе повезёт.

— И тебе.

Он исчез за старшими. Дуня взгромоздилась на телегу. По прикидкам девушки — в очередях маяться ей приходилось и не раз — у неё остался час, чтобы освоить волшебство. Знать бы: могла ли она это сделать.

Город гудел и волновался. Кричал, трещал. Хохотал. Плакал. Пихался и ругался по пустякам. Манил ароматами — свежей выпечкой, жарким, молочной кашей. Кружил голову — резким запахом специй, духов, пива и прокисшего вина. Отталкивал, доводил до тошноты вонью — канализацию здесь представляла пара стоков по бокам мощённых раздолбанным камнем улиц. Для богатого торговца, каким город представлялся снаружи, он был запущен… возможно, жители его и гости трудились лишь на себя, забывая об общественных нуждах.

Отряд «кумира», от ворот подхваченный потоком людей, животных и телег, не сопротивлялся, не пытался вырваться из толпы и двинуться своим курсом — и этот его устраивал, так как вёл на рынок. Улица, даже проспект, по которому ехал отряд, не была узкой, и всё-таки она не вмещала всех — чтобы освободить дорогу, воины Пятиглазого толкали пеших лошадьми, стегали кнутами, орали. Те, кому не досталось скакуна, пользовались дубинками, мечами и короткими копьями. Кажется, и хилый колдун — не могла Дуня называть его магом, да и у Сладкоежки для возницы нашлось немало определений — прибегнул к своему дару: особо ретивые, смелые и недовольные отлетали с пути в самом прямом смысле. По воздуху. И приземлялись частенько в какую-нибудь стену или на чью-нибудь голову.

До рынка шумная процессия добралась быстро, однако «кумир» имел иную цель. Оставив две телеги и охрану устраиваться в торговых рядах, Пятиглазый велел двигаться дальше. Если раньше женщинам дозволялось выглядывать из повозок, то теперь это строго воспрещалось. Товар порекламировали — и будет. Сейчас его везли на продажу.

На Дуню снизошло очередное озарение. С каждым разом, когда приходило понимание, осознание своей участи, девушка ощущала, как глубже и глубже её затягивает отчаянье. Вот — она плавает на поверхности,

свободная и беззаботная. И вдруг — чувствует, что тонет. Но и к этому она умудрилась привыкнуть, чтобы в горький миг заметить: она утонула! Не дышит, не живёт. Однако это не конец — это ужасное начало. Её тянет в свои объятия ил, вязкий, цепкий… Если и дальше продолжить в том же духе, она никогда-никогда не выберется, не вернётся к ясному небу и яркому солнцу…

Дуня решилась попробовать ещё раз. Стихи, песни — у каких-то писателей встречалась и такая магия. Да и не зря завывают шаманы, а бабки-знахарки заклинают речитативами. И псалмы не просто так придумали…

Пленнице не хватило смелости: даже сейчас, когда можно смотреться глупой и сумасшедшей, она не смогла запеть в голос — лишь пугливо замурлыкала под нос. Возможно, в этом-то и крылась её беда.

Пропустив каждую через палатку, где им утёрли лица и завернули в явно прокатное, специально для таких случаев полотно, охрана вытолкнула женщин к помосту. На том демонстрировали последнего из рабов-мужчин. Торги прошли быстро — «кумир», похоже, специализировался на прекрасном поле, и представители сильного в его коллекции не выделялись чем-то особенным. Для Пятиглазого они были мусором, обузой: убить не убил, к себе, кроме Сладкоежки, никого не забрал — побрезговал, восвояси не отправил — глупо, могли и во врагов превратиться. Потому оставалось лишь их продать, чтобы как-то оплатить и оправдать содержание пленников. А если повезёт, то и чуток нажиться — «кумир» имел хорошую деловую хватку.

Настала очередь того, что дороже. Первыми на помост вывели старшую женщину от бревна и трёх, которые присоединились к отряду уже на большаке, вместе с телегами. Представлял их зрителям один из стражников. Дуня заметила, что он принимал решения в отсутствие «кумира» — видимо, помощник и зам. Воин говорил как завзятый торговец, с упоением расхваливал товар — у такого даже Дуня захотела бы что-нибудь прикупить, хотя не понимала в быстрой речи ни слова.

Сбоку, у верёвочного ограждения, которое отделяло «витрину» от покупателей, за выступлением и «залом» следил колдун. Его лицо отражало скуку — серую, тяжёлую, утомительную. С такой скукой не жить, а помереть — и то веселее будет. И всё же Дуня нисколько не сомневалась, что возница не допустит ни мошенничества, ни нечаянного освобождения пленниц.

Хозяин товара пристроился с другого края, у телеги-кареты. Внутри той, что стало ясно ещё во время путешествия, кто-то обитал. Из разговоров в кибитке и общего настроения Дуня сделала вывод, что — пассия звезданутого. Бывшая пассия — и нынешняя любовница Пятиглазого. Похоже, именно её крик девушка слышала в первую ночь этого мира. Дамочка быстро сориентировалась, нашла подходящую замену богатому ухажёру и защитнику. Дуня хмыкнула — на «кумира» и она, пожалуй, согласилась бы.

Потенциальные покупатели вызывали ужас. В общем, ничего особенного, но намерения их не очень-то отличались от желаний почившего бородача. Несколько женщин и мужчин выделялись — Дуня, пусть имея скудный опыт и невеликие познания в истории, не назвала бы их мастеровыми, справедливо предполагая, что для ремесленника покупка раба не по карману, однако эти люди выглядели как те, кто знает цену труду. Наверное, управляющие чем-то вроде фабрики или сельского хозяйства. Скорее всего, невольник им обходился дешевле, нежели свободный батрак. Или же производство было куда вреднее, чем можно предположить по здоровым лицам покупателей.

Основной контингент был иным. Представительные мужчины в годах, плотные, иногда широкие. Спокойные, умиротворённые. С похожими медальонами поверх коричневых кафтанов, сверкающие каменьями на толстых пальцах. Классические успешные купцы. Они выбирали для себя. Перекупщики смотрелись иначе, по-деловому — они работали. Их ошибка — это недовольство хозяина, гнев владельца. Это — уменьшение, а то и исчезновение, гонорара. Имелось несколько тёмных личностей, от и до укутанных в плащи. Вельможи? Те, кому здесь находиться по рангу не положено? Те, для кого опала далёкого Императора не пустой звук?