Полет на спине дракона

Широкий Олег Борисович

— Разного желают?

— Скорее от разного шарахаются. Рязанский воз из тех возов, на котором не догнать, а убежать норовят. А Роман, что Роман? Ежели Гюрга Суздальский вновь захочет рязанскую землю покарать, он с Коломны начнёт — иначе никак.

— Плох тот конь, которого в бой приглашает плеть, — задумался джихангир, — а какие там силы?

— Владимирский великий князь прислал под Коломну сына с войском, — перечислил Боэмунд. — Туда же собрались остатки разгромленных нами под Пронском рязанцев, муромцев, ижеславцев. — Увидев, что Бату слегка помрачнел, Боэмунд закончил мягче: — Вести, понимаю,

невесёлые, но всё же этих войск, несмотря на владимирскую помощь, куда меньше, чем было под Пронском.

— Долго же раскачивался ульдемирский коназ. Что ж он раньше-то рязанцам не помог?

— А зачем ему рязанцам помогать? Вот скажешь тоже. Они подданные неспокойные. Чуть сильнеют, враз на Чернигов засматриваться начинают. Чем они слабее, тем легче их в узде держать. Рязанцы в этой войне и нас слабее делали, и сами ослабли. Так что пока мы Георгию Всеволодовичу только помогаем... особенно если на этом и остановились бы...

— Но...

— Но в том-то и дело: ему известно — не остановимся. Он приютил булгарских беженцев... Тут и угорские проповедники паслись, так он через них передал уграм предупреждение, что мы собираемся добраться и туда.

— Какое ему дело до угров?

— Не до угров — до Папы Римского дело. После падения Константинополя, столицы мелькитской, латины Юрия охмуряют, чтобы тот в их веру перешёл со всем народом. А тот не хочет. Проповедников папских прогнал, да, видать, сам же и перепугался — вот и ластится. Может, думал, придётся помощи у них против нас просить?

Бату задумался:

— Раньше нужно было просить. Опомнился. Ну да ладно, после с ним разберёмся. Расскажи-ка поточнее про Коломну.

— Коломна — для суздальцев особый, последний заслон. Тут уж, хочешь не хочешь, а шевелиться надо На своей земле Георгий воевать боится — уж больно его ненавидят, а Коломна с одного боку — город рязанский, с другого — стеной за Владимир стоит. Хитро устроился здешний князь. И суздальцы его ублажают, чтоб, в случае чего, было на кого опереться, если непокорное Рязанское княжество к Чернигову качнётся, а с другого боку — и рязанцы на Коломну не давят. Знают, случись чего, она всегда к суздальцам переметнётся. Попробуй тронь. Отчего, думаешь, Юрий Игоревич коломенские дружины с собой под Пронск не забрал? Да оттого, что не посмел. Он Романа давно только просить может. Не приказывать!

— Ну что ж, всё, что ты рассказал, можно обернуть нам на пользу, — рассудил Бату. — Гуюк сетовал, что его обделили добычей, так пусть примет на себя первый удар. Отдадим ему Коломну на зуб: теперь его очередь. Кераиты Эльджидая вполне с этим справятся, пусть он потешится. — Круглое лицо Бату светилось довольством. — Как ты думаешь, Бамут, пошли урусутам впрок уроки прошлые или они опять выведут войско на равнину?

— Думаю, что выведут, повелитель, — улыбнулся Боэмунд. — Стены хороши, если уверен, что они прикроют, так ли? Суздальцы — народ самоуверенный, к победам привыкший, а рязанцев побили, так это для них не назидание: подумаешь, рязанцы. Суздальские удальцы хотят победы и добычи. А со стен смолу сливать — какая добыча?

— То-то коназ Юрий не воеводу — сына родного прислал на убой. Стало быть, уверен?

— Самоуверенность глупца — предмет зависти мудрого. Может, оно и так, а может... — задумался

соглядатай, — просто прикрывается за сыновней спиной. Ежели правда то, что я про Юрия слышал, так с него станется и сыном пожертвовать, ежели надо. Ну, хотя бы для того, чтоб дружине показать: глядите мол, я в вас верю — родного сына не жалко.

— Так или иначе, а положения это не меняет. Но там ведь ещё и Роман?

— Роман запираться в городе тоже не станет. И оттого, что не пожелает перед суздальцами трусом предстать, и оттого, что на самом деле как раз струсит. Он же не забыл судьбу Рязани. Значит, пуганый. Думает: «Ежели рязанские стены врага не удержали, куда коломенским укрыть. А от битвы во чистом поле — случись чего не так — всегда ускакать можно».

— Всё это радует, друг мой, но давай теперь решать: кто нам нужен живым? Коломенский Роман, думаю, не нужен — вёрток больно. Да и потом: хватит нам и одного рязанского княжича — того Олега, что пленили под Пронском. Уж больно подозрительная у них семейка — ни лада, ни достоинства: только и знают друг друга теснить и травить. И нечего этот корень множить без нужды. А вот Владимира Юрьевича суздальского не помешало бы и живым взять. Этот может пригодиться как заложник или ещё для чего. Там видно будет. Поручим это Делаю: царевичей похищать как раз в его духе. — Бату улыбнулся, вспомнив обстоятельства их знакомства с Делаем. — Пусть его отряд, ни на что не отвлекаясь, занимается только этим. Думаю, задание ему понравится.

— Чем порадуешь меня?

— А на тебя, Бамут, опять вся надежда, — вздохнул тяжело Бату, — дал бы тебе отдых, да не время. Слушай же: если никуда не деться нам от суздальцев, надо их разобщить. — Бату посмотрел на помощника растерянно, только с ним он такое себе и позволял. — Как это сделать, я ещё не знаю... — С показной строгостью добавил: — Вот этим и займёшься. Понял ли? Ты теперь человек непростой — «Богородицы» тебе являются. Вот и думай.

— Возьмём Коломну сами, Гуюк скажет, что мы крадём его олджу-добычу, его славу. Пустим его вперёд, будет зудеть, как шмель, залетевший в юрту, что прячемся птенцами под его крылом, — посетовал Субэдэй.

На сей раз своим въедливым ворчанием он джихангира не смутил: и под солнцем иногда кусают комары, так неужто не радоваться солнцу?

— Пусть потешается, чего уж теперь... — Он сощурился под ласковыми лучами, рассекавшими звенящий мороз, но не удержался, снова стал подозрительным: — Ты всё о мелких щепках, которые съест костёр, а мне важнее, чтобы он другого не сказал. А ведь додумает, а это другое будет убедительнее и опаснее. Сам не догадываешься?

— Отчего же? — охотно отозвался Железный Старик. — Я бы на его месте сказал: «Как урусутские дружины бить — это Гуюк, как ослабевшие без войск города хашаром штурмовать — так это хитрая баба Бату».

Скучно с Субэдэем, что ни подумай, всё уже заранее знает. Бату даже слегка обиделся. Стал оправдываться, забыв даже, что аталик не сам так думает, а Гуюка изображает:

— Из Рязани в степь урусутские тумены мои люди выманили... — Его голос вдруг зазвенел, эти слова джихангир не раз говорил сам себе. — Главный город княжества взяли мы — не Гуюк.