Полет над бездной

Корнилова Наталья Геннадьевна

Винсент кинулся на моего босса с битой для бейсбола, его мощнейший удар расколол столик, за которым сидел Родион, надвое. Шульгин едва успел увернуться. Я вынырнула из-за спины босса, и глаза негра свирепо выпучились:

– Ты-ы? Опять ты, сука? Ну, теперь-то ты точна-а попа-а-ала!!

– А вот ты не попадешь, – отвечала я, уворачиваясь от второго удара Винсента, – ты промазал, мой милый копченый, и еще раз… про-ма-жешь!!

Выдыхая последнее слово, я вторично увернулась от смертоносного удара Винсентовой биты и, свято помня истину,

что лучшая защита – это нападение, сама перешла в атаку. Я присела и, резко выпрямив ногу, с силой ударила в голень Винсента, там, где кость. Это очень болезненное место, и Винсент получил возможность это почувствовать. Раздался мерзкий хруст, и негр выронил биту, упал, подогнув под себя попорченную конечность, истово воя.

Лежащий на полу Епанчинцев выпучил глаза и глядел на меня с тем выражением, с каким иной шекспировский герой смотрел на тень отца Гамлета. Вишневецкий же коротко выругался и, ринувшись на меня, замахнулся клюшкой для гольфа, но тут же получил от меня такой щедрый пинок в живот, что на ногах не устоял и упал на шкаф с аппаратурой, при этом угодив локтем прямо в дисплей CD-плейера. И тут – с мерзким скрежещущим грохотом – на зал рухнула тьма.

…Я и представить себе не могла, что подобное воздействие на мозг возможно.

Нет, на весь зал бывшего бомбоубежища зазвучала всего лишь композиция когда-то очень известной металл-группы «Pantera», пусть довольно жесткая по звучанию и с замечательным лейтмотивом «Stop! Respect! What did you say?», который с учетом благожелательной интонации, с которой произносились эти слова, может быть переведен на русский примерно так: «Стоять, лошок! Ты че там, типа? Че ты там вякнул?»

Но пропущенная через систему «Станиславский», задействованную, как оказалось (что уж там зацепил локтем пан Гжегош?), почти что на полную мощность, песенка зазвучала как демонический гимн злобе, агрессии и безудержной жестокости…

Винсент, словно оглушенный и придавленный этой титанической мощью, схватился за голову и упал на пол, вездесущий же карлик подскочил к Японцу и начал неистово избивать его очередной гольф-клюшкой, метя в лицо. Танцовщики в самом центре зала, сбитые с тягучего вялого ритма своей оргии, застыли, как изваяния, а потом кто-то из них открыл рот и закричал. Безусловно, это был вопль во всю мощь голосовых связок, но в захлестнувшем зал океане темной ненависти он казался немым разеванием рта рыбой, выброшенной на песок.

Я почувствовала, как закипают мозги. Больше минуты мое сознание не перенесло бы жуткой работы системы. Я поняла, что, если я хочу сохранить жизнь и рассудок, нужно действовать, и немедленно. Я протянула руку, схватила Вишневецкого, по всей видимости, попросту потерявшего сознание от интенсивной психотропной sound-attack’и (звуковой атаки), и поволокла его через весь зал. Родион мощным пинком отшвырнул исходившего злобой карлика, продолжавшего молотить Японца, от свой жертвы.

– Не надо! – заорала я, но он меня, разумеется, не услышал. Я сама себя не услышала.

Убираться

отсюда надо было немедленно, потому что в проснувшемся от наркотической спячки и медленно закипавшем зале начинало происходить нечто чудовищное в своей первородной животной жестокости. Впрочем, нет – ни одно животное, даже опьяненная запахом крови голодная гиена, не смогло бы выплеснуть такой сгусток агрессии, которая обуяла сейчас этих больных и по-своему несчастных людей. Я сама почувствовала, как во мне просыпается хищная кошка – та, которую вырастил во мне Акира.

Но самое веселое было еще впереди!

Винсент вскочил, и в руках его неизвестно откуда возник пистолет-автомат «узи». По всей видимости, он работал в службе безопасности клуба, иначе откуда у него оружие? Обезумевший чернокожий полоснул воздух очередью, метя в нас, но попал в одного из танцовщиков. Очнувшийся карлик, очевидно, мало что сознавая, ударил негра клюшкой прямо в причинное место, тот буквально согнулся пополам от боли и, не разгибаясь, с перекошенным от ненависти лицом разрядил всю обойму в лицо обидчику…

Прочь, прочь отсюда!!

А ураган звуков продолжал бушевать, и я, тщетно пытавшаяся заткнуть уши, уже чувствовала, как мое тело начинает отрываться от земли и трепетать от желания реализовать полыхнувшее в нем пламя невиданной ярости. Я легко, как котят, отшвырнула со своего пути выбежавших навстречу двух здоровенных парней, сорвала с пояса одного из них автомат «АКМ-У» и, развернувшись вполоборота, выдала целую очередь прямо в зал, поверх голов. Пули угодили прямо в тот самый шкаф с аппаратурой – источник всех бед, и он взорвался, разбрасывая снопы искр. Грохот взрыва просочился даже сквозь неистовые «пантеровские» импульсы.

Но, несмотря ни на что, квадросистема не желала смолкать, и из всех четырех углов зала несся губительный шквал хаоса, ненависти и боли…

Я промчалась по лестнице, одной рукой волоча за собой тело неожиданно полегчавшего Вишневецкого, а в другой держа отобранный у охранника автомат. Босс опередил меня, он волок за собой Японца, я помогала ему, подталкивая автоматом в широкую спину Епанчинцева.

На самом выходе из зала тот внезапно упал – головой прямо о ступеньку, – конвульсивно дернул несколько раз правой ногой и замер.

Я бросила пристальный взгляд на упавшего, и…

…мне стало совершенно ясно, что Японец фактически умер еще до того, как коснулся головой бетона ступенек. Лицо его стало белым, а полоска глазного яблока, показавшаяся под полуоткрывшимся веком, начала стеклянно мутнеть.

Я бросила автомат на пол.

Откровенно говоря, меня передернуло, но ничего похожего на жалость даже не промелькнуло в моей душе, а глаза сверкнули стальным блеском, когда я увидела выскочившего наперерез до безобразия накрашенного женоподобного молодого человека в коротких песочного цвета брюках, в такого же цвета пиджаке и с – опять же! – короткими всклокоченными желтыми волосами.