Полет ночной бабочки
Шрифт:
Снова поднялся гвалт, и Потапов, потеряв терпение, грохнул кулаком по столу.
– Тихо, бабы!!! – заорал капитан.
Однако «бабы» продолжали говорить, правда, уже вполголоса и себе под нос.
– Я же сказал: тихо! Ядрена вашу душу мать! Ну-ка, живо все заткнулись! Ну!!!
Наконец воцарилась тишина.
– Вот так! – сказал капитан, побагровев от натуги. – Кто раскроет рот, убью на хрен!
Он сел к столу и стал дописывать протокол. Потом поднялся и посмотрел на меня:
– Ты
– Ничего я не буду подписывать. На хрен мне это надо!..
– Чего ты не будешь подписывать, дура хренова? – Он подошел вплотную к Нине Петровне. – Чего ты не будешь? Да я тебя вместе со всей твоей кодлой в КПЗ определю, и любой прокурор мне санкцию на арест подпишет! – Капитан стал перечислять, загибая пальцы: – Совершение развратных действий в стенах гостиницы – раз! Незаконный оборот денежных средств – два! Несанкционированная торговля спиртными напитками – три! Ну, хватит с тебя?
Нина Петровна побледнела и, казалось, сейчас упадет. Капитан Потапов подтащил ее к столу и усадил на стул.
– Подписывай, дурила! – сказал он, подавая Нине Петровне шариковую ручку. – И не зли меня. Я и так сегодня на взводе.
Нина Петровна, не глядя, подписывала один протокол за другим, потом пришел черед девочек. Потом капитан сложил пачку исписанной бумаги, кивнул мне:
– Ну, пошли… – Обернулся к остающимся в комнате девочкам. – Если еще что случится, звоните! – сказал он хмуро и зло. – Если вспомните что или в таком роде… Только по всякой ерунде не звоните! По всякому дурацкому поводу… Никогда не думал, что с вами, бляхами, столько мороки будет!..
Лейтенант Васянин пристегнул мою правую руку к своей левой руке наручниками. Я ощутила, как жестко и бездушно обхватил холодный металл мое запястье. Так, скрепленные наручниками, мы и пошли к ждавшей нас у входа милицейской машине.
17
До здания областного УВД ехали молча. Там меня провели в уже знакомый кабинет и сняли наручники. Усадили на стул у окна. Сами заняли свои места, закурили. Я тоже закурила.
– Ну, моя красавица, – заговорил наконец капитан Потапов, – что скажешь?
Я ничего не сказала, выпустив изо рта облако дыма.
– Насчет Ольги – это правда? – спросил он.
– Смотря что…
– Что, – капитан вздохнул. – Что ты на нее наезжала?
Я молча кивнула.
– Зачем?
– Думала, это ее рук дело.
Оба оперативника посмотрели на меня удивленно.
– А у нее была такая возможность?
Я снова кивнула.
– Так! Очень интересно! – сказал Потапов. – Прямо как в детективе. У всех была возможность, у всех был мотив. Юлька Смирнова, ты, теперь вот Ольга…
– Юлька
– Допустим, – согласился капитан. – Но ты-то ведь могла?
– Могла.
– И говоришь, Ольга тоже могла? Может быть, кто-нибудь еще?
– Да, еще Нина Петровна.
– Серьезно? – менты переглянулись.
– Слушай, детка! – подал голос лейтенант Васянин. – Может, ты мозги нам пудришь, а? Может, сама это все сделала? И дуры бабы правду говорят?
Ничего, кроме досады и усталости, я не чувствовала.
– Доказательства у тебя есть, начальник? – сказала я, втыкая окурок в пепельницу. – Кроме бабьей болтовни…
– Доказательства? – лейтенант Васянин цинично усмехнулся. – Вечно тебе подавай доказательства!
– Как умерла Ольга? – спросила я. – Так мне толком никто и не сказал.
– Ее нашли повесившейся в сортире, – ответил капитан Потапов.
Я вздохнула. Сердце болезненно сжалось, я едва сдержала слезы.
– В каком сортире? – спросила я, снова закуривая. – В нашем, в служебной части гостиницы?
– Ну да! – отвечал Потапов. – Одной официантке приспичило, она долго ждала у двери в сортир, но оттуда так никто и не вышел.
– Значит, там изнутри было заперто?
– Изнутри, – согласился Потапов. – На щеколду.
– И там решетки на окнах!..
– Точно! – подтвердил капитан. – Решетки остались неповрежденными, в окно никто не влезал.
– Так что ж они мне голову морочат! – воскликнула я. – С чего эти дуры вообразили, будто я во всем виновата? Я сквозь стены проходить не умею! И закрыть дверь изнутри не могла!
– Не могла! – усмехнулся капитан. – Потому-то мы с тобой беседуем вежливо и культурно, иначе посадили бы в КПЗ и проводили не беседы, а допросы.
Некоторое время я сидела молча, скривив губы, и злилась. С этими ментами всегда так. Бегаешь, стараешься, собираешь информацию, ломаешь голову над преступлением, а ведь это их прямая конституционная обязанность. А чуть что, они на тебя же все и свалят.
– Ладно, не дуйся, моя красавица! – сказал капитан Потапов извиняющимся тоном. – У нас работа такая: всех во всем подозревать.
– В том туалете следов борьбы не нашли? – спросила я прокурорским тоном.
– Нет, все чисто, – ответил Потапов. – И врач сказал: картина самоубийства стопроцентная. Вопрос в том, с чего это она на себя руки наложила?
– Она была истеричкой, – ответила я печально. – Спросите у девочек, если мне не верите. Только на болтовню их не обращайте внимания, требуйте факты.
– Ладно, без тебя знаем! – ответил Потапов с плохо скрываемым раздражением. – Говоришь, она могла подсыпать в бутылку лекарство?