Полет шершня
Шрифт:
Кроме того, имелся только один вход, маленькая боковая дверца, которая вела во внутренний монастырский двор. Через нее Харальд, как правило, и входил. В нее также был врезан замок, но ключа Харальд не нашел и поперечины на двери не было.
– Эту дверку можно забить наглухо, а входить-выходить в окно, как Пайнтоп, – предложила Карен.
– Молоток с гвоздями у нас есть… надо еще доску какую-нибудь.
Казалось бы, в помещении, полном всякого хлама, наверняка должна валяться где-нибудь прочная доска, но Харальд, порыскав, ничего подходящего
– Крепкому парню сбить ее труда не составит, – бормотал он, – но по крайней мере никто не войдет сюда невзначай и не наткнется на наше сокровище.
– А если глянут в окно? – спросила Карен. – Подставят что-нибудь и заглянут.
– А давай прикроем пропеллер. – Харальд взялся за брезент, снятый с «роллс-ройса», и в четыре руки они натянули его на нос «шершня». Хватило даже укрыть кабину.
– Все равно похоже на самолет. – Карен отошла в сторону, чтобы оценить, как это выглядит.
– Это потому, что ты знаешь, что это такое. А человек со стороны, глядя в окно, увидит только свалку хлама.
– Если, конечно, не окажется авиатором.
– Но это ведь не солдаты люфтваффе прошли сейчас, а?
– Кто его знает, – вздохнула она. – Самое время пойти выяснить.
Глава 21
Хермии, прожившей в Дании дольше, чем в Англии, показалась вдруг, что она в незнакомой стране. Родной когда-то Копенгаген сделался враждебен, стало чудиться, что на нее все смотрят. Торопливым шагом, как бездомная беженка, шла она улицами, знакомыми с детства, по которым, беспечную и веселую, водил ее за руку отец. И пугали не только контрольно-пропускные пункты, немецкая военная форма и серо-зеленые «мерседесы». Она вздрагивала даже при виде полицейских-датчан.
У нее здесь были друзья, но связаться с ними Хермия не решалась – боялась навлечь опасность и на них тоже. Поуль погиб, Йенс, не исключено, арестован, и кто знает, что стряслось с Арне.
Усталая, одеревенелая после бессонной ночи на пароме, Хермия маялась беспокойством об Арне, но, физически ощущая, как тикают часы, приближая полнолуние, вела себя с предельной осторожностью.
Дом Йенса Токсвига на улице Святого Павла стоял в ряду других, таких же одноэтажных, с входной дверью, выходящей прямо на тротуар. Номер пятьдесят три выглядел нежилым. Никто не подходил к двери за исключением почтальона. Вчера, когда Хермия звонила сюда с Борнхольма, в доме находился минимум один полицейский, а теперь, видимо, пост сняли.
Хермия пригляделась к соседним домам. В том, что справа, неухоженном, обитала молодая пара с маленьким ребенком, из тех, кто слишком поглощен собственной жизнью, чтобы обращать внимание на соседей. Однако дом слева, опрятный, свежевыкрашенный, с нарядными занавесками, принадлежал пожилой женщине, которая уже несколько раз подходила к окну.
Пронаблюдав часа три, Хермия подошла к двери аккуратного домика
– Я, милочка, никогда не покупаю то, что мне приносят к порогу, – заявила она и покровительственно улыбнулась, словно такая позиция указывала на ее общественное превосходство.
Хермия улыбнулась в ответ.
– Мне сказали, дом пятьдесят три освободился и его можно снять.
Дама в переднике заулыбалась совсем иначе.
– Что, подыскиваете жилье? – заинтересовалась она.
– Да. – Соседка оказалась именно такой любительницей совать нос в чужие дела, как надеялась Хермия. – Я выхожу замуж.
Взгляд соседки тут же переполз на левую руку Хермии. Та показала ей свое обручальное кольцо.
– Как мило! Что ж, могу сказать, неплохо будет иметь респектабельных соседей… после всего, что тут произошло.
– А тут что-то произошло?
– Тут было гнездилище коммунистов-шпионов!
– Да что вы говорите? Не может быть!
Женщина скрестила руки на стянутой корсетом груди.
– Их арестовали в прошлую среду, всю шайку.
Хермия, похолодев, продолжала поддерживать беседу.
– О Боже! И сколько ж их было?
– В точности не скажу, но, во-первых, сам жилец, господин Токсвиг, никогда б на него не подумала, хоть он и мог бы вести себя поуважительней к старшим, а во-вторых, в последнее время у него квартировал летчик, симпатичный такой молодой человек, жаль только, неразговорчивый, и еще разные, в основном такой на вид военный народ…
– И что, их всех скопом в среду и арестовали?
– На этом самом тротуаре, вот видите, где спаниель господина Шмидта метит фонарный столб, видите? Тут прямо была стрельба!
Хермия ахнула и закрыла рукой рот.
Соседка покивала, очень довольная впечатлением, произведенным на слушательницу.
– Полицейский в штатском подстрелил одного из коммунистов. Из пистолета.
Хермия, в ужасе от того, что может услышать, с трудом выдавила:
– И кого подстрелили?
– Ну, сама-то я не видела, – с безмерным сожалением произнесла соседка. – Я была у сестры на Рыбачьей улице, ходила к ней взять узор для вязания, мне нужно жакет связать. Но подстрелили точно не господина Токсвига, это я могу вам сказать, потому что фру Эриксен из вон той лавки, которая все видела, сказала, что человек тот ей незнаком.
– Его… убили?
– Нет-нет! Фру Эриксен считает, что его ранили в ногу. Он громко стонал, когда приехала «скорая» и его укладывали на носилки.
Хермия была уверена, что раненый – Арне. Ей стало так больно, словно пуля вонзилась в нее. Дыхание перехватило, голова пошла кругом. Надо было отделаться от этой противной сплетницы, которая с таким смаком обсуждала трагедию.
– Мне нужно идти, – с трудом выговорила она. – Какая ужасная история.
– Так что дом сдадут, не сомневайтесь, надо лишь подождать немножко, – вдогонку произнесла дама.