Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
Мысль о бегстве приводила Зугу в отчаяние. Он нутром чувствовал, что вожделенная добыча где-то рядом, и проклинал наступающие дожди, которые расстроят поиски. Утешало лишь то, что новый сухой сезон не за горами и сюда можно будет вернуться. Майор точно знал, что вернется, — эта земля чем-то притягивала его… Внезапно грустные мысли прервал непонятный назойливый треск. Зуга сдвинул фуражку на затылок и всмотрелся в густое сплетение веток марулы. Звук повторился — маленькая птичка величиной со скворца, серо-коричневая с желтоватой
Зуга повернул голову и заметил, что Ян Черут проснулся.
— Ну что? — спросил майор.
— В последний раз я пробовал мед, когда мы стояли у горы Хэмпден. — Сержант мечтательно облизнулся. — Только уж больно жарко, и потом, может, она нас обманывает, приведет еще к змее или ко льву…
— Она приводит к змее только тех, кто не делится с ней пчелиными сотами, — усмехнулся Зуга.
— Да, так говорят, — кивнул сержант.
Оба замолчали, размышляя, стоит ли овчинка выделки. Птичка, которую заметил майор, была известна тем, что часто приводит барсука или человека к гнезду диких пчел в расчете на свою долю воска, меда и пчелиных личинок. Согласно бытовавшей легенде, слишком жадный клиент рисковал в следующий раз обнаружить в зарослях вместо меда ядовитую змею или льва-людоеда.
В конце концов любовь к сладкому взяла верх над усталостью. Ян Черут поднялся на ноги, и птичка, возбужденно чирикая, перелетела поляну и села на соседнее дерево. Видя, что охотники не трогаются с места, она вернулась, продолжая нетерпеливо перелетать с ветки на ветку.
— Ладно, приятель, так и быть, — вздохнул Зуга.
Ян Черут взял у Мэтью топор и горшок с горящими углями в плетенной из коры сетке.
— Разбейте лагерь, — велел сержант. — Сегодня к ужину будет мед.
Соль, мед и мясо — три величайших африканских лакомства. Зуга ощутил укол досады оттого, что тратит драгоценное оставшееся время на легкомысленную прогулку, но люди шли долго и сильно утомились, а мед поднимет им настроение.
Маленькая желто-коричневая птичка вилась над головой, издавая сухой треск, словно спички, пересыпающиеся в коробке. Порхая по деревьям и кустам, она то и дело садилась на ветку и проверяла, идут ли за ней люди.
Почти час она вела их вдоль сухого русла реки, потом повернула в сторону, пересекая скалистый кряж. За перевалом открывалась неприметная долина, поросшая густым лесом.
— Птица нас дразнит, — проворчал Черут. — Долго еще нам с ней танцевать?
Зуга устало перебросил ружье на другое плечо.
— Да уж, — буркнул он.
Долина впереди не обещала ничего хорошего — дно ее густо заросло слоновьей травой выше человеческого роста с острыми как бритва краями. Внизу наверняка еще жарче, а высохшие семена травы со стреловидными крючками вопьются в кожу, угрожая нарывами.
— Мне уже не очень хочется меда, — сморщил нос Ян Черут, покосившись на майора.
—
Охотники развернулись и начали спускаться с гребня, но птичка метнулась назад и принялась совершать пируэты над их головами, умоляюще стрекоча.
— Лучше поищи своего дружка, медоеда, — бросил на ходу сержант.
Птица заметалась еще яростнее. Она назойливо трескотала и опускалась все ниже, пока не села на ветку на расстоянии вытянутой руки.
— Voetsak! — шикнул на нее сержант. Своим стрекотом птица-медоуказчик распугает всю дичь в округе. — Voetsak! — Он поднял камень и замахнулся. — Пошел вон, klein Suiker bekkie!
Услышав последние слова, Зуга застыл на месте. На готтентотском голландском это означало «маленький сладкоежка».
Он перехватил руку сержанта. В ушах звучал странный вибрирующий голос Умлимо: «Иди за маленьким искателем сладостей в кронах деревьев».
— Погоди, — сказал он, все еще размышляя. — Не бросай.
Выставлять себя на посмешище перед Черутом не хотелось, хотя… Зуга медлил, но в конце концов решился.
— Раз уж мы забрались в такую даль… — Он пожал плечами. — Птица так волнуется, значит, мед недалеко.
— Часа два, не меньше, — проворчал готтентот, — а возвращаться будем все шесть.
Майор усмехнулся:
— Тебе полезно, а то станешь ленивым и толстым.
Ян Черут был тощим, как гончая, что весь сезон охотилась за кроликами, а за последние два дня прошел и пробежал добрую сотню миль. Он обиженно засопел, но Зуга безжалостно продолжал, с деланным сочувствием качая головой:
— Конечно, в старости человек не может ходить далеко и быстро, да и с женщинами не так ловко управляется.
Черут отбросил камень и бегом стал взбираться по склону. Птица, радостно стрекоча, вилась у него над головой.
Зуга пошел следом, посмеиваясь и над маленьким готтентотом, и над собственными глупыми фантазиями. «Впрочем, мед — это тоже неплохо», — утешал он себя.
Час спустя он с неохотой признал, что сержант был прав. Птица их обманула, и они потеряли весь остаток дня, однако сержант, обиженный насмешками, и слышать не хотел о возвращении.
Они пересекли долину, продираясь сквозь заросли слоновьей травы. Птица летела по прямой, не обращая внимания на звериные тропы. Колючие цепкие семена травы ливнем сыпались за шиворот: пот оживлял их не хуже первых дождей, и колючки, извиваясь, как живые, впивались в кожу.
Высокая трава закрывала обзор, и долина закончилась совершенно неожиданно. Среди высоких деревьев с густой листвой внезапно вырос гранитный утес, покрытый лианами и плотной стеной ползучих растений. Он был не очень высокий, всего футов в сорок, но совершенно отвесный. Охотники задрали головы.