Полёты на метле
Шрифт:
Я угостила ребят соком. Они выпили его молча, опустив глаза долу. Мы не разговаривали - все, в общем, было ясно. Как-то вот так, ничего не обсуждая, все мы пришли к одной и той же мысли.
А поэтому вышли мы на тихую Сиреневую удочку, пересекли Почтовую и Госпитальную, прошли через пустынную площадь, поднялись в горку, неспешно проследовали Старым городом и оказались на склоне пологого холма.
Здесь кончался город. Дальше - рыжая выгоревшая степь, по которой вьется белая медовая тропинка, вьется, теряясь у горизонта, где синей
– Ну, что ж...
– я и Стас пожали друзьям руки. Стас сунул Санечке в карман сигареты и зажигалку, я - немного денег.
И они пошли. Спустились с холма и побрели белой тропкой, уходящей за край земли.
Мы долго смотрели им вслед, пока могли различать две чуть сгорбленные фигурки.
А потом вернулись в город и молча слонялись по улицам, ожидая открытия кофейни на Архивном спуске. Тетя Нина налила нам по глиняной кружке кофе, но пить его уже не хотелось, и так во рту было горько.
Стас огляделся и, жалко улыбнувшись, сказал:
– А вот там, у окна, было любимое место Дара...
– Да брось ты. Вернется, куда он денется. Мы тут еще такое шумство устроим...
– Не знаю. У меня почему-то такое чувство, будто мы проводили их навсегда.
– Перестань. Нельзя нам навсегда. Этак мы все разбежимся. И кто тут останется? Эти два поэта да издательский боров?
– Что ты несешь? Какой боров? Какие поэты?
– Да это я так... фигурально...
– Кстати... Следствие будет.
– Чего?
– Ну ты, мать, совсем уже. Дара из клиники ты похитила? Санитарка тебя там видела? Вот и соображай.
Мне стало как-то злобно весело.
– Следствие? Давай следствие. Воображаю! Да если санитарка им расскажет, как она меня видела, ее самое в психушку запрут!
– Ой, темнишь ты что-то, и я тебя совсем не понимаю...
– Плюнь, Стас. А давай мы лучше с тобой закатимся на побережье. Отдыхать-то тоже надо!
– Наконец хоть одна здравая мысль. Если поторопимся, успеем на одиннадцатичасовой троллейбус.
– Вот и славно. Беги за билетами, а я - домой, за купальником. Завтрак брать?
– Не надо! Сезон кончился, теперь на побережье перекусить свободно можно.
Дома я лихорадочно собиралась. Кинула в пляжную сумку купальник, полотенце, резиновые тапки... и вдруг руки мои опустились, хлынули слезы, и я повалилась на свою кушетку. Отчетливо встала передо мною картина: сожженная степь, белая тропа, блестящая, как лезвие ножа, и две фигурки... Ох, мальчишки!
Вы вернетесь. Вы обязательно вернетесь. Но только не дай мне бог сквозь милые ваши, любимые черты вдруг увидеть другие: старшего уполномоченного, например, или его серенького напарника, или моего издательского знакомца... Оставайтесь собой, мальчишки.
Полыхнуло синим пламенем, ударило волной кипящего воздуха, и на под мансарды с грохотом свалился роскошный письменный стол начальницы лицейской канцелярии. Сама начальница в неизменном синем
– Прекрати реветь, молчи, слушай!
– гремнула она на меня.
– Что это еще за самоедство? Ты ни в чем не виновата, никто тебя винить и не собирается. Подотри сопли, соберись и работай! У тебя вон еще два десятка гавриков. Понимаю, что тяжело. Пришлю помощницу.
Снова порыв ветра, и начальница канцелярии исчезла. Ну, за заботу, конечно, спасибо, не забывают все-таки. А вот помощница... черт его знает. Пришлют какую-нибудь грымзу, работай с ней потом.
Троллейбус тяжело мотался по горному серпантину, и сердце иногда уходило в пятки - я впервые ехала по такой дороге. А ну как загремим... костей же не соберешь. Кипарисы мне не понравились - напоминали могильные обелиски на заброшенном кладбище. Невразумительное какое-то дерево, ненастоящее. Декорация из плохой провинциальной пьесы. А море было теплым! И шастала в нем рыбья мелочь, маленькие крабики сновали на мелководье, бродили стайками прозрачные креветки, и на отмели блестел черепаховый гребень, потерянный моей зеленоокой сестрой нереидой.
Я с разбегу бухнулась в воду. "...в мировом океане. И в каждой капле будет он..." Матвей! Я вылетела из воды, словно крапивой стегнули. И мне почудилась улыбка Матвея сквозь зеленоватую толщу. Он всегда так улыбался... словно знал, что рано уйдет.
Не могу я в море... Отныне и навсегда запретно оно для меня. Так же, как запретна та белая тропа, по которой ушли Санька и Дар. Что-то много на моей душе грехов набралось...
В невеселые мои мысли вклинился радостный вопль:
– Ольга! Вот здорово! Ну мистика прямо, я тебе сегодня звонить собирался. До чего ж ты кстати!
Рядом со мной на пляжную гальку плюхнулся Славик - один из участников недавнего литературного семинара. Он весь светился от счастья встречи. Надо же...
– Нет, ты подумай! Я вообще всегда тебя страшно рад видеть, но вот сегодня ты мне позарез нужна!
Я покорно склонила голову:
– Во-первых, не ори. Людей перепугаешь. А во-вторых, что у тебя стряслось?
Славик перешел на восторженный шепот:
– Я гениальную штуку написал. Только, понимаешь, у меня сомнения вроде финал не вытянул. Посмотри, а?
– Что, прямо сейчас?
– А чего? Ты не пугайся, там немного, страничек семьдесят всего.
Он начал рыться в своей сумке. А я смотрела на него почти с ненавистью. Вот сидишь ты сейчас в одних плавках, золотистый от загара, красивый, как юный бог, жизнерадостный, как щенок, гениальную штуку написал! А потом... кто тебя знает? Вешаться начнешь, в психушку попадать, общественность тобой заинтересуется - мало ли чего еще. А я расхлебывай? У-у, ироды, что ж вы со мной-то делаете?.