Полёты на метле
Шрифт:
– У меня были сбережения, - быстро ввернул Дар.
– Да? Допустим. Но в нашем обществе человека, который нигде не работает, называют тунеядцем...
– ...и даже принудительно лишают его этого названия путем командировки на лесоповал, - язвительно заметил Дар.
Гости скучно переглянулись, затем негромко высказался серый:
– А что вы себе думаете? Если так и дальше будет продолжаться, я посчитаю своим долгом поставить в известность участкового...
– Да литератор я, литератор, понимаете? Стихи пишу!
– рявкнул Дар.
Вот тут старший уполномоченный
– Литера-атор... Книжечки извольте предъявить? Что, нету? Стишочки в местной газетке? Литература, нечего сказать. Да и, кстати, о книжечках. Что вы читаете? Я тут поинтересовался вашей библиотекой - сплошной самиздат и тамиздат!
– А это что, до сих пор запрещено?
– наивно округлил глаза Дар.
– А ты не храбрись. По такому подбору можно судить об умонастроениях и...
– ...о лояльности, - тихо закончил фразу Дар.
– Если угодно. А что? Не так? И ведь результат же налицо: райком комсомола до сих пор расхлебывает кашу, которую вы заварили. Помните майский концерт? Что вы там читали, Дар? Это, простите великодушно, просто уж какая-то порнография.
Дар фыркнул. Он вспомнил выступление молодых поэтов в одном из городских училищ. Поглядел он с эстрады в зал на глупые, эмалево блестящие глаза хихикающих девиц, на туповатые лица вполне созревших сексуально акселератов... И его понесло. Он вывалил на головы юнцов и юниц все хулиганские буриме, придуманные им и его развеселыми друзьями сугубо для домашнего чтения под пятую бутылку вина, все армейские экзерсисы, в сочинении которых изощрялась компания псевдолейтенантов на очередных офицерских сборах. Концерт имел шумный успех...
Старший уполномоченный победно продолжал:
– А в прошлом году летом у вас англичане какие-то гостили!
– Да вы что?!
– захлебнулся возмущением Дар.
– Как вы смеете? Следили за мной?
Гости оставили возмущение поэта без внимания, зато старший уполномоченный с коварной улыбочкой вытащил из-за диванной подушки затрепанный журнала "для мужчин".
– Это они вам подарили?
Дар уже не знал - смеяться ему или гневаться. Я долго не могла понять, почему он сразу не выгнал в шею непрошеных визитеров, а потом почувствовала: каким-то жутким, мистическим холодком веяло от этого разговора, от двух жалких, но все же странно грозных людей, по-хозяйски расположившихся в кухне Дара.
– И вообще!
– продолжал старший уполномоченный.
– Народ к вам толпами шляется! Девки размалеванные! Песни орут! Притон какой-то, соседи жалуются. Прекратите вы это все, пока не поздно, мой вам добрый совет... пока. А иначе - будем принимать меры.
Мне это все порядком надоело. И я не могла удержаться от мелкой пакости: стакан в руке старшего уполномоченного вдруг шевельнулся и опрокинулся. Надеюсь, это не отстирается. Дешевка, конечно, не месть даже - мстишка, но уж очень хотелось.
А дела-то, между прочим, у Дара неважные. Нервов ему помотают, это точно. Слава Богу, времена другие: раньше-то по "сигналу общественности" и вправду могли на лесоповал...
Дома меня ждали встревоженные Санька, Матвей
Мы впали в уныние. Не то, чтобы боялись, скорее - было противно. Дар петушился:
– Да чего они мне сделают! Телегу на работу - так некуда... А из комсомола я и сам выбыл...
Да, трудно отнять что-либо у человека, не имеющего ничего. Дар, насколько мне известно, умудрялся жить на сумму пятьдесят копеек в день, причем сочинил целую философию по этому поводу. Там были и всем известные постулаты вроде: "Не в деньгах счастье", и совсем свежая мысль: "Можно прожить вообще без денег". Мы когда-то крупно поцапались с Даром - мне противна эта философия нищеты, а Дар утверждал, что меня снедает гордыня и суета, приводил в пример йогов, дервишей и странствующих миннезингеров. Ну поэт, что с него возьмешь. Что йогам - им хорошо. Завязался узлом и сиди спокойно. Развязался, руку протянул, банан съел и спи себе на гвоздях. Тепло, и ментовка не вяжется. А любой дервиш или миннезингер у нас называется просто - "бомж". Со всеми вытекающими из этого названия последствиями. Так-то.
Наверное, это очень субъективно. Я, например, лучше с голоду помру, чем протяну руку за подаянием. Возможно, именно это и называется гордыней. Но когда я смотрю на вечно веселого Дара, мне хочется быть богатой. Для того, чтобы анонимно назначать этим охламонам стипендии. Пусть сидят по своим кельям и без тягостных забот о куске насущном ваяют нетленку. Пусть спокойно женятся и заводят детей. Пусть ездят, куда захотят. Ну невыносимо же видеть их существование! А ведь еще не вывелись умники, знающие точный рецепт: надобно всем этим поэтам идти работать на заводы к станкам. Смену отработал, а вечером и по выходным пиши себе на здоровье вирши про доблестный рабочий класс и героическое крестьянство.
А, ладно. Так и мозги продумать недолго. Тем более, что от меня требуются не абстрактные размышления, а вполне конкретная помощь вполне конкретному человеку.
– Знаешь что, Дар... Ты бы уехал на время а? Сезон еще не закончился, хочешь поработать спасателем где-нибудь на побережье? Представляешь, пляж, музыка, шашлыки, девочки... а?
– Никуда я не поеду. Чего они ко мне привязались? Я в своем городе, в своем доме. Верни-ка ты мне рукописи. И вообще, парни, у кого есть что из моих вещей, тащите обратно. А то не ровен час, могут и вас тряхануть...
– Но-но. Ты не увлекайся все-таки, не тридцать седьмой год. Я склонен думать, что это была, так сказать, демонстрация.
Дар повернулся к Стасу:
– Это как же?
– Ну, понимаешь, скорее всего соседи накапали. Сам подумай - живет одинокий молодой человек, бабы к нему ходят... Ходят?
– Само собой.
– Ну вот. Дружки собираются, отнюдь не абстиненты. Не работает опять же нигде. А народ у нас хорошо дрессированный, бдительный. Четко усвоил, что нет такого звания - российский литератор, а есть - бездельник и тунеядец. Усек?