Полеты во сне и наяву
Шрифт:
К нему — справа и слева — подошли два милиционера, откозыряли.
— Права!
Сергей развел руками: нет.
— Прошу выйти из машины.
— Пожалуйста… — вышел.
— Прошу в машину ГАИ.
— Тоже пожалуйста.
Сели в милицейскую машину, к тем двум присоединились еще двое.
— Документы.
— При себе нет.
— Чья машина?
— Во всяком случае, не моя.
— Украли?
— Взял.
— У кого?
Сергей посмотрел
— А вот этого я вам не скажу.
— Джентльмен… Вот это как раз мы и сами узнаем. Спиртное принимали?
— Ни грамма.
— Это мы тоже проверим, — сказал офицер и кивнул водителю: — Поехали.
Машина тронулась, и ехали некоторое время молча.
— Ну, а вот интересно все же, — заговорил милиционер с сержантскими лычками, — куда вот вы неслись?
Сергей подумал, пожал плечами.
— Мне завтра сорок… И я спешил попрощаться.
— С кем?
— Есть с кем.
— Скажите спасибо, что вовремя остановили, — заметил офицер. — А так бы точно попрощались. Навсегда!
Сергей глянул на него, усмехнулся:
— Спасибо…
Из милиции их выпустили уже перед самым вечером. Опять начался мелкий дождь, они стояли посреди двора, молчали.
— Ко мне? — спросила Лариса.
Сергей отрицательно покрутил головой.
— Мне надо кое-куда зайти.
— Тогда, значит, до завтра?
— До завтра…
Лариса сделала ему «ручкой» и пошла прочь. Сергей смотрел ей вслед, потом позвал:
— Послушай!..
Она остановилась, вопросительно посмотрела на него. Сергей подошел поближе.
— У тебя есть на даче большое деревянное колесо?
— А вам это зачем?
— Ну, колесо!.. Круглое и большое!
— Допустим…
— Есть или «допустим»?
— Ну, есть. Вам оно зачем-то понадобится?
— Не думаю. Но ведь я никогда не был у тебя на даче. А что колесо есть, знаю. Сарайчик, и за углом, у стенки, это колесо. Правильно?
— Правильно.
— А знаешь, откуда я знаю?.. Я ведь по ночам летаю. Везде летаю, и над твоей дачей тоже. И все вижу…
— Вам надо хорошенько выспаться, Сережа, — сказала Лариса и ласково потрепала по плечу. — Идите домой к жене… и выспитесь.
— Ты не веришь, что я летаю?
— Верю, Сережа. Конечно, верю… Ступайте…
— Я летаю, Лариса! — Он не отпускал ее. — Я действительно летаю. Ты зря смотришь на меня, как на сумасшедшего. А завтра я попробую полететь не во сне, а наяву. У тебя на даче попробую. Хочешь?
— Завтра, Сережа, будет видно. А пока идите домой. Там вас наверняка ждут. До завтра…
Она снова двинулась в своем направлении,
На звонок никто не открывал. Он попробовал постучать ногами, и на стук открылась дверь соседней квартиры.
— Наташеньки нет дома, — сказала милая, приветливая женщина за пятьдесят. — А Машенька, по-моему, во дворе.
— Благодарю вас, — низко поклонился Сергей и зашагал вниз.
Свою кругленькую ладненькую дочку он узнал сразу. Она носилась по детской площадке, то карабкалась наверх, то скатывалась вниз, а то участвовала в общей куче-мале и счастливо, громче всех, хохотала.
Сергей какое-то время с завистью наблюдал за ней, потом позвал:
— Машуля!
Она не расслышала, продолжала носиться, и он позвал еще раз:
— Машулька!..
— Папочка! — закричала она, оставила своих подруг и понеслась к отцу. — Папулечка!
Обхватила за шею, повисла на нем. Потом увидела разбитое его лицо, удивилась:
— Ой! Что это? Ты упал?..
Сергей засмеялся.
— Умничка. Ты единственная, кто угадал. Упал!
— Тебе больно?
— Уже не очень… А мама где?
— Маша! — закричали подруги и замахали руками. — Быстрее, мы же ждем!
Маша виновато посмотрела на отца, объяснила:
— Мы там играем, ладно?.. Ты иди, а я поиграю… Иди, папочка.
— Мама, я спрашиваю, где?
— У тети Гали. Меня оставила, а потом заберет.
— Когда — потом?
— Когда я наиграюсь… Так я побегу. Ладно, папочка?
— Подожди… — Он ладонями взял ее лицо и стал часто-часто целовать.
Она терпела, потом стала вырываться.
— Ну, папа… Ну, папочка же!.. Мне больно, папа!.. Папа-а!
Сергей отпустил ее, несильно подшлепнул.
— Ладно, беги…
— Спасибо!
— Маме скажешь, что я вернусь не скоро!
— Хорошо, передам!
— И передай, что я ее целую.
— Ладно!.. Так я побежала, папочка!
Дочка ринулась к своим заждавшимся друзьям и снова закружилась там, забегала, заигралась и совсем, казалось, забыла про своего отца, который продолжал стоять на том же месте. И только иногда она вдруг поворачивалась к нему, улыбалась, коротко махала ручонкой и снова уходила в свою такую интересную, такую занимательную, такую личную жизнь.
Когда Николай Павлович, домашний, в полосатых пижамных брюках, с ножом и не-дочищенной картошкой в руке, открыл дверь на звонок, от неожиданности он даже отшатнулся.