Полежаевские мужички
Шрифт:
Пока перебирались через лог, изрядно вымокли в росе, и Алик заежился от озноба:
— У костра бы посушиться. — В нем не было прежней уверенности, он нахохлился, как воробей.
— Да ты что? Это же роса! Для здоровья полезно. Мне бабушка рассказывала, раньше больных специально в росе купали.
Солнце уже выходило с левого боку, высвечивая вершины деревьев. В его лучах искрились мокрые листья. Для Митьки хорошо знаком этот рассветный час. Пройдется поверху ветерок, обдунет лес, и листья, обсохнув, расправятся, зашелестят.
— Пошли.
Они двинулись вдоль угора, натыкаясь на мокрую паутину, обмахивая ее с лица и выбирая проходы пошире, чтобы не угодить под росяной душ с кустов. Митька издали углядел под лапами ельника сахарную белизну гриба:
— Вот он, родименький!
Груздь обвесился бахромой, был плотный, как дерево. На зеленеющих пластинках его обильно выступило клейкое молоко.
— Самое время ему, — сказал Митька и великодушно передал гриб Алику: — Первый — тебе. А ну поползай-ка тут на коленях.
Он не дождался Алика, сам приник к земле и стал шарить руками по подстилке из жухлых листьев. И мост из груздей потянулся от одной кочки к другой.
— Ты собирай здесь, а я дальше пойду, — продолжал великодушничать Митька, загораясь радостью от ожидаемой и почти уже привалившей в руки удачи: «Есть, есть грузди!»
Алька, не веря глазам, суетливо срезал грибы ножиком и, торопясь, не успевал их складывать в корзину, сбрасывал в кучки, словно кто-то мог опередить его, обобрать те, что оставались пока на корню.
— Да не торопись ты, все твои будут.
Митька не успел выйти из поля Алькиной видимости, как опять напал на грибной мост.
— Ну, не кончились у тебя? — крикнул он Алику и огляделся, велика ли семейка груздей попалась ему на этот раз. Белые шляпки там и тут топорщились под листвой. — Давай сюда! У меня много.
Алик прибежал сломя голову:
— Где?..
Они обломали грибы и по урезу Естехина лога направились в вершину.
Насколько хватало глаз, впереди тянулся черничник. Для груздей лучшего места и придумать нельзя.
Но грибы, как назло, больше не попадались, будто под землю спрятались. Митька уж и в чащобу ельника залезал, и на другой берег Естехина лога бегал — только зря вымок. Да что за черт такой!
— Поворотили назад!
Они вернулись туда, откуда начали. Но, кроме обрезанных корешков, разве что-то найдешь? Уж раз «мост» кончился, так новый за десять минут не вырастет. Митька, правда, рядом со своими же срезами откопал еще два груздочка. Но ведь два — не сотня. Положил в корзину, и не видно, что прибыло. Под елочкой выпутал из травы штук десять рыжиков — холодные, скользкие, как лягушки. От этих тоже прибытку немного.
Алик уж подбивал Митьку на волнушки и сыроеги. Этих, как поганок, невпроворот.
Но стоило ли за ними в такую даль плестись. Их под Полежаевом на угорах хоть лопатой греби!
Свернули в старую вырубку, затянутую березняком. Уж если и тут нету, то придется поворачивать оглобли
Но у Митьки теплилась надежда: должно же быть. Земля-то вон какая парная. На черничнике нету, так в березняке уродилось. Год на год не приходится. По одно лето груздь прорезался в ельнике, по другое — в березняке. А нынче-то, пожалуй, на березняк и смахивает: дожди же идут. В ельнике-то и без дождей сыро, а тут целую неделю беспрестанно лило, затопило землю, до грибницы воздуху не проникнуть, какие тут грузди.
От догадки Митька повеселел.
В березняке было просторнее, лес проглядывался далеко вперед.
— Ты иди туда, — Митька махнул рукой в сторону гари, — а я здесь поищу. В четыре-то глаза больше найдем.
Они шли по лесу и аукались.
Грузди попадались здесь чаще, но одиночные. Митька уж совсем было упал духом: неурожайный год.
— У тебя-то там как? — крикнул он Алику.
— Пло-о-хо, — отозвался Алик.
— И у меня пло-о-хо, — ответил Митька.
Эхо пронеслось по березняку и затихло.
Солнце уже выкатилось к зениту. Лес ожил от шума листвы, и кусты больше не обдавали Митьку дождем, когда он лез через них напролом.
— Попадает чего-нибудь? — нетерпеливо поинтересовался Митька.
Алик долго не отвечал, и Митька, испугавшись, что он на безгрибье убежал далеко, сложил руки рупором и закричал на весь лес:
— А-а-лик!
— Ну, чего тебе? — отозвался Алик из-за ближних кустов.
— Попадает чего-нибудь?
— Плохо.
— И у меня плохо.
Митька внутренне уже решил возвращаться и пошел на сближение с Аликом. Он выскочил к гари и обомлел: поляна была усеяна свежими корешками груздей. Кого это тут носило? Митька присел на корточки, повертел перед глазами один корень, другой — недавний срез: зеленое молоко не успело обсохнуть.
— Алик! — удрученным голосом позвал он товарища, всматриваясь в кусты, за которыми Алик только что трещал валежником.
Кусты тянулись к логу, и за ними никого не было.
— А-а-лик, а-а-у! — крикнул Митька погромче.
— Ау-у! — отозвался Алик издали.
«Ты смотри, куда умахал», — подумал Митька и заторопился на голос.
По пути попалось еще несколько груздей-одиночек. Митька на ходу очистил их от налипшей хвои и листьев и снова наткнулся на следы «моста».
И опять корешки были свежие.
«Уж не Алька ли обломал? — подумал он и стыдливо отогнал неприятную мысль: — Ну, или не позвал бы…»
— А-а-лик!
Алик вывалился из кустов, тяжело избоченившись. Корзина у него доверху была набита груздями.
— У тебя-то как? — спросил Алик, ревниво заглядывая через плечо Митьки.
— Я же кричал тебе, плохо.
Алик поставил корзину на землю и, упершись руками в поясницу, прогнулся, разминая затекшую спину.
— Нет, я ничего, на три кустика набрел, — самодовольно улыбаясь, признался он.