Полезные советы воину
Шрифт:
Развернувшись, я медленно двинулась обратно ко входу. Решение еще не приняла, но знала одно: здесь, в офисе, мне будет легче. Это маленькое действие. Маленькие шаги, чтобы прийти к чему-то большему.
Пропуск сработал с тихим писком, и охранник на посту, пожилой мужчина с усталыми глазами, даже не взглянул на меня. Словно ничего и не видел утром. Словно ничего не происходило.
Пройдя в ближайший туалет, я задержалась там, чтобы привести себя в порядок. Зеркало отразило бледное лицо с красными следами от слез, растрепанные волосы, помятую блузку… Пришлось постараться, чтобы вновь выглядеть
После туалета, я сразу поднялась в столовую, где заставила себя поесть. Осилила целую тарелку сырного супа и рис с рыбой в кляре. Ела медленно, пользуясь преимуществом во времени. Тело кричало о перегрузке: нервы, слезы, стресс – все это не прошло бесследно. Может, поэтому я так бурно реагировала там, где нужно было сдержаться, и недооценивала ситуацию?
Плотный обед вернул покой, и я приняла следующее решение.
Архив находился на предпоследнем этаже, в лабиринте стеллажей и коробок, пропахших пылью и старой бумагой. Помещение было просторным, но тесным от бесконечных рядов полок, уходящих к высокому потолку. Тусклый свет ламп отбрасывал длинные тени, а узкие окна пропускали лишь слабые отблески суетного города. Здесь было тихо, почти умиротворяюще, но в этой тишине чувствовалась тяжесть времени, застывшего в тысячах папок.
Найти живую душу оказалось непросто. Хозяйка архива, Татьяна Ильинична, обнаружилась за одним из стеллажей, со стопкой в руках. Невысокая, с короткой стрижкой кудрявых седых волос, она была одета в старомодный твидовый костюм, который будто пришел из другой эпохи. Ее лицо, морщинистое, но живое, озарилось искренней радостью, когда она узнала, что я – новая помощница.
Женщина приняла меня, как родную, и с энтузиазмом начала рассказывать о своей работе. Ей нужна была подмога, чтобы разобрать старые папки – прежняя коллега ушла в декрет пару месяцев назад, а замену не торопились искать. Я заметила, как глаза Татьяны Ильиничной, карие и живые, вспыхивали, когда она говорила о документах. Женщина относилась к своим владениям с трепетом, будто стеллажи хранили не сухие отчеты, а живые истории. Но за ее энергией я уловила и тень одиночества. Возможно, поэтому она так со мной разговорилась. Но, как ни странно, меня ничуть это не напрягало.
Татьяна Ильинична усадила меня за стол и напоила фруктово-травяным чаем из старого фарфорового чайника. Аромат яблок, мяты и ромашки, которые она собирала и сушила сама, окутал меня теплом. Я не ожидала такой заботы в холодном офисе. Это было как послание свыше, будто кто-то решил поддержать меня в самый темный момент.
Сразу после чая, я приступила к работе, начав с одного стеллажа. К удивлению Татьяны Ильиничны, разобрала его быстро, сортируя папки с методичной точностью. Она следила за мной, одобрительно кивая, и вскоре доверила более сложные документы.
Задача поглотила меня с головой. Перебирать старые отчеты, выцветшие подписи, пыльные листы было на удивление увлекательно. Но мысли о Романе все равно пробивались, как упрямые ростки. Наш разговор, мое поведение в последние дни, его действия на это – я прокручивала снова и снова, и теперь, в тишине архива, без эмоций, все виделось иначе.
Как я могла так рисковать? Мои мотивы теперь казались такими мелочными. Что я пыталась доказать Роману? Свою значимость, утвердиться
Вопрос повис свинцовой тенью: смогу ли я принять его таким? Вытяну ли эти отношения?
Ответ лежал на поверхности. Я ведь осталась в офисе и пошла в архив, исполняя его приказ. Я не хотела его терять… Роман стал частью меня, а его мир – моим миром. Я влюбилась, и теперь мысль о расставании разрывала сердце, как острое лезвие. Я желала этого мужчину, даже зная, какой ценой.
Рабочий день пролетел незаметно, но я не торопилась уходить. Хотелось закончить стеллаж, не прерываться в самом процессе сортировки. Татьяна Ильинична пыталась уговорить меня идти домой, однако я убедила ее, что быстро управлюсь. Она оставила мне заварник с чаем и ушла, пожелав доброго вечера. Я осталась одна среди стеллажей, в тишине, нарушаемой лишь шорохом бумаг и далеким гулом города за окнами.
Усталость накатывала волнами. Концентрация быстро и неизбежно слабела, а мысли все чаще возвращались к Роме и нашим отношениям. Как теперь все исправить? Как вернуть доверие, не потеряв себя?
За окнами сгустилась тьма, и я слишком поздно поняла, что засиделась. Черт, Алексей! Он же должен был приехать к моему дому, и если я не выйду…
Как ошпаренная подскочила из-за стола. Даже голова закружилась от резкого движения. Торопливо складывая папки, я подумала про телефон, но в этот момент вдруг услышала шаги… Тяжелые, уверенные, они эхом отдавались в пустом архиве.
Сердце гулко заколотилось. За весь день сюда никто не приходил. Может охранник решил узнать, почему до сих пор горит свет?.. Я прижала папку к груди, нервно ожидая, кто появится из-за стеллажей. Дыхание замерло, когда увидела высокую фигуру в темном костюме.
Роман замедлил шаг и, слегка склонив голову, сосредоточил на мне внимательный взгляд.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он спокойно и устало.
Меня всю залихорадило. Просто от того, что он находился в одном пространстве со мной.
Я пожала плечами, чувствуя, как горло сжимает неловкость.
– Ты же сказал, чтобы я находилась здесь до твоего приказа…
– В пределах рабочего времени, – терпеливо уточнил он. В его тоне мелькнула тень улыбки, только глаза оставались серьезными.
Повисла тишина, густая и , как будто мы оба боялись нарушить этот хрупкий момент. Рома приблизился. Он не прикасался ко мне, только смотрел, словно ища отклика.
– Идем, – хмуро сказал, в конце концов, опуская взгляд. – Отвезу тебя домой.
Прежде чем мужчина отступил, я взволнованно выпалила:
– Я не хочу домой!
Он вопросительно свел брови.
– Я… хочу поехать с тобой, – добавила тише, но твердо, чувствуя, как щеки горят от смелости.
Его глаза вмиг потеплели, лед в синеве растаял, а на лице мелькнула улыбка. Мужская ладонь мягко подхватила мой локоть, и с легким рывком я оказалась в объятиях любимого – надежных, как крепость.
– Значит, поедешь со мной, – констатировал Рома над моей макушкой.