Полгода
Шрифт:
Я улыбалась. Улыбалась солнцу, небу, всему миру! И внутри, там, где долгое время гнездилась тяжесть и беспокойство, с удивлением почувствовала растекающееся тепло и легкость. И такими сладкими были эти чувства! Я с жадностью пыталась напиться новыми мыслями, но жажда была неутолима, словно я, умирающий от обезвоживания путник, набрела на спасительный источник.
Большой оранжевый автобус уже ждал работников. Он стоял с распахнутыми дверями – прямоугольниками с черными ручками по диагонали, чтобы удобнее было выходить и входить. Совсем недавно, когда я училась в институте, у городских автобусов были другие двери – они складывались гармошкой, иногда резко, но чаще плавно и обязательно
Вахта ждала пассажиров десять минут. Обычно люди тянулись вереницей, выныривая из разных закоулков района, но сейчас было рановато, и они, сонные и кутающиеся в теплые куртки, появятся минут через пять. В это время усатый добродушный водитель лет пятидесяти пяти курил, спрятавшись за остановкой напротив передней двери, дожидаясь тех, кого повезет на работу. Он всегда приветствовал входящих взмахом руки или кивком головы, и это было так странно в современном мире, где в последние десятилетия укоренилось правило: «Никто никому ничем не обязан. Каждый сам за себя».
Времени было предостаточно, поэтому и я решила не торопясь дойти до вахты и встать у самой двери, чтобы потом первой выйти, а не ждать, когда толпа покинет автобус.
– Доброе утро! Отлично выглядите! – водитель взмахнул рукой.
– Доброе утро, – я улыбнулась комплименту. – Благодарю.
– Нет, я честно говорю. Вы не подумайте, что я чего-то там, – водитель спрятал зажатую двумя пальцами сигарету за спину, чтобы дым не шел в мою сторону. – Просто у вас глаза такие сегодня, улыбаются. Знаете, что, я давно заприметил, что вы грустите. А сегодня глаза прямо светятся, будто лучи солнышка в них спрятались.
Было странно слышать от молчаливого простоватого водителя слова ободрения, и от того было еще приятней.
– Всегда улыбайтесь. Прям смотреть на вас хочется все время. И подарки делать. Я большой подарок не смогу вам сделать, но мне хочется.
Водитель из кармана синей куртки достал шоколадную конфету.
– Держите.
Не иначе добрый волшебник, немного застенчивый, никогда не унывающий, как бы ни складывалась его жизнь.
– Спасибо Вам большое! Вы подняли мне настроение на весь день!
– И вы тоже.
Как все удачно складывается! Кошка, лед на луже, водитель с конфеткой. Но всегда будет обстоятельство с проверкой на прочность. Достаточно ли усвоен урок, сможет ли неприятность выбить из колеи?
Краем глаза я зацепилась за знакомую машину позади вахты. И нет бы мне не обратить на нее внимание и запрыгнуть в автобус, так нет же, я повернула голову влево и встретилась взглядом с серьезными глазами пока что еще мужа. Он смотрел на меня не отводя глаз, не мигая, и, как мне казалось, насмехаясь, издеваясь. Я медленно перевела взгляд на пассажирское сиденье. Его мадам, откровенно усмехаясь, не стесняясь, смотрела мне прямо в глаза, а затем демонстративно провела по волосам, щеке Андрея, явно показывая, чей это теперь мужчина. Приподнятое, но не закрепленное железными цепями к потолку настроение стремительно полетело вниз, рухнуло на дно и закатилось в самый дальний угол. Я резко влетела в автобус и с силой сжала поручень. Почему именно в это время и в этом месте он припарковался? Зачем я повернула голову в его сторону и встретилась с ним глазами? И зачем он показал, что заметил меня? Зачем смотрел пристально, испытывающе, словно проверял на прочность? И почему я не показала неприличный жест? Рой вопросов кружился в голове, и ни одного ответа.
Тепло, так приятно гревшее нутро последний час, выветрилось, и теперь в груди ощущалась пустота. Я уговаривала слезы не бежать, но
Мне повезло, в это утро никто ни с кем не желал разговаривать, и я могла позволить себе прочувствовать ноющую боль в груди. Боль сжала горло, отчего стало трудно дышать, ватное, практически непослушное тело оперлось о поручень, чтобы не упасть. Мне хотелось выдрать боль из груди, выпустить ее криком, выбить кулаками, но я могла лишь с силой закусить губу и крепко сжать руку в кулак, чтобы ногти впились в кожу. Больно! Больно! БОЛЬНО!
Я невидящим взглядом смотрела на проносившиеся сонные здания с потухшими вывесками, голыми деревьями, серыми, унылыми, тошнотворными улицами. Мысли жили сами по себе. Они летали по закоулкам памяти, вытаскивая наружу самые болезненные воспоминания. Андрей собирал вещи, не очень аккуратно, потому что поспешно укладывал их в черный чемодан, словно хотел поскорее уйти из дома, где ему было душно и тесно. Я часто-часто моргала и впивалась ногтями в ладони, чтобы при нем не разреветься. Мне хотелось быть максимально сильной, гордой, не сломленной его предательством.
Все выглядело как сон, от которого хотелось поскорее пробудиться и удостовериться, что все в порядке. Но слезы помимо воли выступали на глаза, а на ладонях сначала появились красные полоски, а потом в одном месте лопнула кожа. Я это заметила, и быстро спрятала руку, чтобы пока что еще муж не заметил моей душевной боли и страха, которые случайно выступили на правой ладошке под безымянным пальцем, где все еще блестело золотое обручальное кольцо. Но как-то тускло, в нем уже не отражался мир.
Новое воспоминание вклинилось в череду туманных картинок: в новых автобусах пластиковые окна с резкими углами, а в старых стеклянные, закругленные, отчего он кажется более уютным и приветливым. Было приятно зимой на обледеневшем стекле рисовать рожицы и ногтем выцарапывать: «Привет, пассажир! Я Полина, 7 А». А, может, мне просто кажется, что раньше было уютнее? Там не было боли и предательства, там вся жизнь лежала ковром под ногами.
Автобус остановился, и толпа плотным потоком ринулась к дверям. Каждое утро получалась небольшая давка, люди словно выпадали на улицу. Они торопились вовремя пересечь проходную, чтобы не было опозданий. Я пробежалась глазами по сонным лицам коллег, на которых отражалось или безразличие, или недовольство происходящим. В глазах многих читалось ожидание конца рабочего дня – а день-то только начинался. Счастлив ли кто-нибудь из толпы работников белого с серыми вставками здания? Скорее, для многих работа – просто стабильность, и задвинутые в дальний угол личные желания лишь изредка напоминают хозяевам о себе. А, может, все не так и плохо, и я всего-навсего проецирую свое отношение на других людей?
Цепляясь сапогами за края ступенек, я медленно поднималась на второй этаж. Сегодня особенно сильно все нутро протестовало против работы, на которую я обязана ходить по своей доброй воле. Никто не заставляет меня здесь просиживать свою жизнь, никто не запрещает искать работу по душе. Никто, кроме меня самой.
– Соколова! – не успев зайти в кабинет, как до моих ушей донесся голос начальницы – Ты стояла за мной, а пришла намного позже. Как это понимать?
Бросив взгляд на настенные часы, я поняла, что опоздала на минуту. «Всего минута прошла с начала рабочего дня, – с досадой подумала я, игнорируя замечание. – Осталось тут торчать 7 часов и 59 минут». Я молча разделась, села за свой стол и уткнулась в монитор, лишь бы не видеть давящих стен и лица Тамары Петровны.