Полгода
Шрифт:
Делая вид, что подсчитывает расходы, я думала о том, что с желанием жить дальше усилилось нежелание работать бухгалтером. Я в красках представляла себе, как напишу заявление об уходе и вручу его Грымзе. Та, конечно же, удивится и, возможно, даже разозлится, но мне-то какое до этого дело? Я освобожусь от гнета кабинета и своей профессии. Куда мне пойти? Я же ничего не умею делать, кроме как сводить дебит с кредитом. От понимания своей никчемности, я сникла. У меня ведь даже хобби нет. Я попыталась вспомнить, чем любила заниматься в детстве, список получился небольшим, всего из трех пунктов: писать сказки, рисовать, шить одежду. Хватит ли мне смелости попробовать себя на новом поприще? Приняв
Часы отбили девять. Следующий час длился и того дольше. Мне казалось, что день никогда не закончится, будет длиться вечно, и, возможно именно за этим столом настанет мой последний час. Но всему приходит конец, все имеет начало и логическую концовку.
– Соколова, ты катастрофа! Работаешь через силу. Может, тебе уволиться? – сказала свою излюбленную фразу начальница. Пугала или показывала свое превосходство, оставалось для коллектива загадкой. Возможно это был своеобразный мотиватор работать лучше, эффективнее, пусть и без особого энтузиазма. Да разве в моей работе нужен энтузиазм? Нужен лишь механизм для подсчета и внимательность.
– Может, и уволиться, – у меня получилось довольно-таки смело усмехнуться и вызвать недоумение у всего коллектива. Тамара Петровна не тот человек, перед которым кто-то из нас отваживался показать свой характер. Уж больно мы все мягкотелые.
– Что? – переспросила Грымза. И не понять, то ли она действительно не расслышала, то ли удивилась, на ее взгляд, неслыханной дерзости.
– Хорошего вечера, – уже в дверях крикнула я, зная, что завтра она непременно попытается отомстить за свою уязвленную гордость большим объемом работы, наваленным на меня. На миг сожаление о своем поступке нахлынули волной, но я тут же прогнала эти мысли прочь. Маленькая победа над собой заставляла сердце радостно трепыхаться в груди.
Идти домой совсем не хотелось, но и просиживать вечер в баре больше нет никакого желания – слишком ненадежный и опасный способ расслабления. Лучше пройтись по улице – благо погода располагала к прогулкам – и подумать о том, что делать дальше.
Ноги занесли меня в парковую зону. Длинная дорожка со скамейками петляла между двумя рядами деревьев, фонарный свет путался в длинных ветвях, рассеивался, отчего атмосфера казалась сказочной. Вечер выдался удивительно теплым для глубокой осени, словно прошедшее лето кончиком августа коснулось ноября.
Я присела на скамейку в тени – свет фонаря преимущественно падал на дорожку. Не смотря на хорошую погоду, народу было мало. Мне хотелось обдумать свои дальнейшие действия, но в голове был настоящий сумбур. Раздражение от работы и злость на Андрея вытеснили все положительные мысли, и как бы я не пыталась вырулить на позитив, вихрь негатива затягивал обратно.
Из глубины парка, посреди дорожки, величаво плыла дама. Погруженная в свои мысли, я не сразу обратила на нее внимание, а когда боковое зрение зацепилось за темно-желтое пятно, дама уже была неподалеку. Открыв рот, я во все глаза смотрела на женщину, неспешно идущую в красивом, старинном желтом платье, с накинутом поверх длинным, развевающимся плащом. Осанка достойная королевы, величественная поступь, грация, достоинство читались в каждом ее движении, взгляде, повороте головы. Мелькнувшая мысль о причастности к королевской крови заставила меня расправить
Темно-русые волосы прятались под шляпкой, и лишь несколько локонов кокетливо выбились наружу. Фонарные столбы, расположенные по краям широкой парковой дорожки, едва касались лучами света прибывшую с того света прародительницу, впрочем, она не нуждалась в дополнительном освещении, ее собственное свечение, видимое лишь мне, было гораздо сильнее фонарного.
Ее большие глаза прикованы исключительно ко мне, казалось, что кроме меня она никого и ничего не замечает. Надо признаться, немного жутковато от столь пристального внимания души этой величественной женщины.
Дама приблизилась, свет ее потух, превратив в живую женщину.
– Разрешите присесть рядом?
Открыв рот, я смотрела на даму, не сразу сообразив, что она говорит. Ей было около пятидесяти лет, в уголках, излучающих свет глаз лучиками пролегли морщинки. Дама вопросительно смотрела на меня, ожидая ответа, и я, очнувшись от магнетизма прабабки, закивала:
– Да, конечно.
Расправляя полы юбки, дама мягко опустилась подле меня. Я же гадала, кто передо мной и с какой целью прибыла на землю.
– Здравствуй, Полина.
– Здравствуйте, – ответила я, не зная, как правильно себя вести с человеком из времен реверансов, поэзии и дуэлей. Дама изящно повернула ко мне голову и почтительно представилась:
– Александра Святославовна Рощина, уроженка Курской губернии.
О предках с такой фамилией мне никогда не доводилось слышать, поэтому я понятия не имела, по чьей линии я соединена со столь почтительной дамой. Между тем Александра продолжила краткую биографию:
– Родилась в 1799 году в семье дворян, в 19 лет обручена с английским лордом Вестмингом, от которого родила двух сыновей и дочь Эльзу, являющуюся прародительницей по линии твоей матушки. Лорд Эдвард, мой супруг, мечтал о том, что и через двести лет фамилия Вестминг будет известна, но, к сожалению, она оборвалась на наших сыновьях – у них родились дочери. Но ты все равно можешь гордиться тем, что в твоих жилах течет кровь английского лорда и русских дворян.
– Непременно, – хмыкнула я, хотя, если быть откровенной, некое подобие гордости я действительно испытала. Всю свою жизнь я была просто Полиной, дочерью инженера и бухгалтера. В школе меня дразнили Колькой из-за девичьей фамилии Николич, любовница мужа всех уверяла, что жена ее нового возлюбленного «мордой не вышла, да и вообще ничего из себя не представляет», а тут оказалось, что предки у меня знатные. Хотя, на мою личность это никак не влияет.
– Не стоит смеяться над своими корнями. Корни, дитя мое, основа всего древа. Ты можешь срубить ветви, спилить ствол, и корни вновь пустят ввысь новую жизнь, зародив новое дерево, ветви, листья. Но стоит лишь выкорчевать корни, так все древо погибнет, не оставив и листочка.
Опережая твой вопрос, отвечу, что можешь звать меня либо "бабушкой", либо по имени. Тебе, как представителю моего рода, позволяется своеволие. Мне же, как более опытной в неких вопросах, а также избранной душе из многочисленных предков двух твоих линий, позволено донести до тебя вековую мудрость в одном аспекте, что поможет тебе распутать клубок проблем, созданных твоими руками.
Александра казалась мне напыщенной, чопорной и горделивой дамой, и я не понимала, чему может научить душа человека, окрашенная в краски низменных желаний. Изысканный, и, наверняка дорогой гардероб, каждая деталь туалета тщательно продуманная, царские манеры – все кричало о богатстве и власти. Пока я вполуха слушала ее нравоучения, задаваясь вопросом о смысле ее прихода ко мне, Александра продолжала: