Полицейский звездопад (сборник)
Шрифт:
— Так, в 1992-м, весной! На майские праздники это было. Точно помню! А помер он плохо! Его деньги жрать заставили! Вот он и подавился! Как потом в городе говорили, у него деньги не только во рту, но и в пищеводе, и в желудке нашли! — тихонько сообщила ему Марина Фоминична.
— Семья его жива? — спросил Лев, ожидая услышать в ответ, что с ней тоже расправились, но это оказалось не так.
— Так он с женой давным-давно развелся, — сказала Зоя Федоровна. — Он с молоденькой жил. Такая прорва ненасытная была! — Она сокрушенно покачала головой. — Одних шуб в шкафу три штуки было, причем две совсем ненадеванные, еще с ярлыками. Вот там-то его и подловили! Ее-то просто прирезали, а его вот…
— По
— Давайте договоримся так: я на кладбище съезжу и на памятник посмотрю, а вы пока мне найдите личные дела Любы Рогожиной и всех трех братьев Пахомовых, — предложил Гуров.
Марина Фоминична и Зоя Федоровна объяснили ему, как найти на кладбище участок Пахомовых, и он поехал. Ну что сказать? Пахомовы действительно были хозяевами крепкими, даже место их последнего приюта оборудовано основательно и обнесено общей высокой оградой. Кресты сделаны не иначе, как из мореного дуба, такие века простоят, и ничего с ними не случится. Но, видно, за могилами давно никто не ухаживает, и они были покрыты еще прошлогодней, почерневшей за зиму листвой. Среди этих крестов стояли два памятника: один из белого мрамора, и с фотографии на Гурова смотрело милое девичье лицо, а, прочитав надпись на памятнике: «Прости нас, родная, если сможешь. Мама, папа, брат», он понял, что после того, как Татьяна, видимо, без согласия родителей, вышла замуж за Павла, она не поддерживала с семьей никаких отношений, и более поздней фотографии у них просто не было. А вот второй, действительно очень дорогой, памятник — из темного гранита. Но не из тех, что обычно ставили своим корешам «братки», решив тряхнуть мошной. Нет, этот сделан с большим вкусом, он не давил своей массой, не резал глаз нарочитой помпезностью и, несмотря на большие размеры, казался легким и изящным. Два портрета на граните вырезал явно хороший мастер, но и они, и надписи расположены так, чтобы между ними, чуть пониже, потом можно было вырезать еще один, третий портрет, и выбить еще одну надпись. Только для одного человека оставлено место, так что памятник поставила именно Лада, чтобы потом найти упокоение рядом с дорогими ее сердцу людьми.
Вернувшись в детдом, Лев выписал из личного дела Любови Сергеевны Рогожиной ее адрес, а вот личных дел братьев Пахомовых в архиве не оказалось, что было явным нарушением правил. И пойти на то, чтобы отдать их приехавшей за Лешей и Андреем женщине — а иначе, куда бы они делись? — прежний директор мог только под довольно серьезным нажимом. Или ему просто приказали отдать, и он не посмел ослушаться? Но у него уже не спросишь — умер давно. Да, тут было над чем подумать! Что же за родня такая влиятельная была у Татьяны? Искать в Железногорске свидетельство о браке Павла и Татьяны, чтобы выяснить ее девичью фамилию, явно бесполезно: оно могло затеряться, его могла забрать с собой Лада, оно могло лежать в личном деле кого-то из Пахомовых. И Гуров пошел проторенной дорогой в райвоенкомат, где из личного дела Павла узнал номер воинской части, в которой тот служил. Собрав в Железногорске всю возможную информацию, Лев принялся озадачивать Орлова.
— Петр! Тебе Крячко передал, что я ему рассказал?
— Да уж! Дело запутывается все больше и больше, — недовольно буркнул тот. — Прямо Сицилия какая-то, а не Россия.
— Тут у меня появились новые фигуранты, которых нужно установить.
— Лева! Имей совесть! — возмутился Петр. — Стас — в Омске, Саша — в Туле, так теперь ты за меня принялся?
— А куда деваться? Или ты хочешь, чтобы я с этим делом до Нового года копался?
— Ладно, эксплуататор! — сдался Орлов. — Говори, что тебе надо.
— Найти двух братьев: Алексей Павлович Пахомов, 1981 года рождения, и его
— А полегче у тебя просьбы не нашлось? — ехидно спросил Петр. — Ты представляешь себе, сколько в России Пахомовых? Хоть точные даты рождения у тебя есть?
— Чем богат, — извиняющимся тоном проговорил Лев. — Но это не все. Нужно выяснить, где находится воинская часть, — он продиктовал ее номер. — Там служил Павел, оттуда и жену себе привез, зарегистрировались они именно там. Надо найти ЗАГС, где их расписали, и узнать девичью фамилию Татьяны. Что-то с ее родней не то, потому что бабушка забрала из детдома не только мальчишек, но и их личные дела, причем и Егора тоже, а это, сам понимаешь, просто так не делается.
— Час от часу не легче! — буркнул Орлов. — Ладно! Как что-то узнаю, тут же позвоню.
— Если Стас с Сашей что-нибудь полезное нароют, немедленно сообщи, — попросил Гуров.
Закончив с делами в Железногорске, Лев, прежде чем ехать в Кузьмичевск, решил пообедать и остановил свой выбор на ресторане, показавшемся ему наиболее приличным, но в результате вышел оттуда полуголодным, потому что основным ингредиентом винегрета был лук, в курином супе-лапше съедобной оказалась только картошка, а валявшийся в тарелке кусок курицы, умершей, судя по всему, естественной смертью от старости, процессу жевания не поддавался, бифштекс сопротивлялся самым отчаянным образом, а картофельное пюре своим синим видом начисто отбивало аппетит. Выйдя из этого, с позволения сказать, ресторана, Лев зашел в магазин, где купил пакет яблочного сока и несколько плюшек, которые по всей России почему-то называют «московскими». Вот именно это он по дороге в Кузьмичевск и поел, проявляя чудеса ловкости, чтобы не облиться и не прикусить язык, потому что по отвратительной, разбитой дороге джип скакал, как ужаленный.
Найти в Кузьмичевске, еще более маленьком, чем Железногорск, нужную улицу и дом было несложно. И вот уже Гуров, войдя через болтавшуюся на одной петле калитку в замусоренный, больше похожий на свалку двор, стоял перед обшарпанной и чем-то заляпанной дверью. Но не успел он нажать на кнопку звонка, как она открылась, и его чуть не сбил с ног пьяный мужик, которому кто-то изнутри явно придал изначальное ускорение. Лев успел посторониться, и мужик не упал только потому, что успел схватиться за перила. Правда, они оказались гнилыми и сломались под его рукой, но падение задержали. Увидев Гурова, мужик тут же заорал:
— Любка! Сука! Хахаля привечаешь? При живом-то муже?
Лев молча сунул ему под нос свое удостоверение. Мужик изо всех сил сосредоточился, а потом, разобрав, что Гуров из полиции, тут же пошел на попятную — видно, сталкиваться что с милицией, что с полицией ему приходилось частенько.
— А я чё? Я ничё! — забормотал он и даже попытался сделать приглашающий жест рукой, но снова чуть не упал.
— А тебе здесь чего надо? — грубо спросила Льва пожилая грузная женщина.
— Любовь Сергеевна Рогожина?
— Была Рогожина, теперь Самойлова, — тем же тоном ответила она.
Гуров предъявил удостоверение и ей, и она, прочитав, тут же накинулась на мужа с кулаками:
— Ты что еще, гад, натворил?
— Успокойтесь, Любовь Сергеевна, я по другому поводу, — остановил ее Гуров.
— Ну проходите, — пожала она плечами, оставив мужа в покое, чем тот тут же воспользовался и, несмотря на нетвердую походку, быстро ушел от греха подальше.
Но из дома воняло так, что Гуров не решился туда войти и предложил: