Полигон смерти
Шрифт:
Однако искать радиоактивные пылинки в степи за две - три сотни километров от полигона, хотя бы и через несколько дней, бессмысленно. Тем более их не может быть через год. Радиоактивные вещества представляют опасность лишь в первые часы после выпадения, когда их воздействие наивысшее, а затем они ослабевают в сотни раз. Облако дыма и пыли, значительно осевшей при слабом потоке воздуха уже на первых километрах своего пути, уходит высоко в небо. Оно расширяется до нескольких десятков километров, и концентрация пылинок в его одном кубическом метре ничтожно мала. На землю за двести километров от места взрыва выпадает так мало радиоактивных микропылинок, что обнаружить их можно лишь высокочувствительным прибором, и то не
– Ну, "командующий", что будем делать?
– услышал я голос доктора.
– Пыль даже в постель проникла, а в лаборатории она все колбы загрязнила, на столах чертиков рисовать можно. Долго это продолжаться будет?
– Думаю, до вечера не успокоится, - ответил я, поскольку уже не раз наблюдал подобные пыльные бури.
Вечером буря действительно выдохлась, и над горизонтом, за который уже опустилось солнце, красным огнем долго горел небосвод. Ко мне пришел одноногий немой переводчик. Он выразительно объяснил жестами, что завтра будет последний солнечный день, а потом начнутся дожди. Всюду расползется непролазная грязь, самолеты не смогут взлететь, автомашины не доберутся до города.
Была низкая сплошная облачность. Мы летели на малой высоте, и нагруженный Ли-2 подкидывало, как на ухабах. Под нами простиралась степь, на которую выпадал не один след радиоактивного облака. Я настроил дозиметрический прибор и решил проверить, как он отреагирует с высоты. Не было сомнений, что земля здесь усыпана продуктами деления, представляющими собой многие изотопы химических элементов средней части Периодической системы элементов Д. И. Менделеева: от цинка до гадолиния. Правда, образующиеся ядра изотопов перегружены нейтронами, они нестабильны и претерпевают быстрый распад, но все же...
Мне было известно, что первичные ядра осколков деления в последующем испытывают в среднем три - четыре распада и в итоге превращаются в стабильные изотопы. При этом активность их быстро падает, и это позволяет сказать, что за сотни километров от полигона пыль, выпавшая из облака, через десять двенадцать дней совершенно неопасна.
У нас на одной площадке летом 1954 года, как помнит читатель, произошел "холостой" взрыв ядерного устройства. Активность разбросанных в этом случае долго живущих радионуклидов велика. Бури могли разнести опасные частицы из района взрыва по всему полю. Собрать их вместе с грунтом и захоронить или нейтрализовать на месте невозможно. Вот они и кочуют с бурями по всей Средней Азии. Бури поднимают не только пыль, но и траву, тяжелые радиоактивные крупинки с высокой степенью активности. Они, пожалуй, самые опасные для людей разносчики невидимого и без запаха врага.
Направление движения радиоактивного облака поддается прогнозированию лишь на малых высотах. И только первоначально оно движется по прямой. Затем, по мере подъема, облако может свободно "гулять" в поднебесье, меняя направление, разрываясь на части, уходить все выше, выше, и на землю опускается весьма малая и ослабевшая часть радиоактивных веществ.
Военные специалисты считают (условно, конечно), что местность по пути движения облака, где выпадают более крупные радиоактивные частицы, является ближним следом заражения. Той территории полигона, которая свободна от людей, с учетом всей его площади (диаметром двадцать километров), вполне достаточно для ближнего следа. А дальний след, как доказано исследователями, не влияет на боеспособность личного состава.
Радиоактивное облако первоначально представляет собой смесь около восьмидесяти изотопов тридцати пяти химических элементов. Здесь все зависит от ядерного вещества и времени после взрыва. Нельзя было однозначно предсказать последствия взрыва. На то и проводились испытания, чтобы ученые
Радиус смертельно опасного заражения района взрыва составляет лишь несколько километров. Заражается местность в сторону движения ветра. Вначале радиоактивность достигает дозы смертельно опасной. Но через шесть - семь часов она будет в десять раз, через двое суток - в сто раз меньше интенсивного выпадения осколков из радиоактивного облака, где уровень заражения может быть до сотен рентген. В таком районе и оказались однажды москвичи из киногруппы в границах Опытного поля.
Работая с дозиметрическими приборами в Абайском районе, я хорошо понимал, что допустимый уровень заражения местности совершенно не означает, что люди, животные, машины, зерно, овощи заражены в таком же пределе. Одежда могла быть совершенно чиста, в то время как автомашина заражена до опасного уровня. А как в самолете?
...Итак, пролетая над степью, я настроил дозиметрический прибор. Обнаружил, что фон весьма высок - в несколько раз выше допустимого. Я решил, что мы летим над сильно зараженной местностью, над следом радиоактивного облака. Внимательно следил за прибором. Стрелка на одном месте. Но уровень зараженности всей территории не может быть одинаковым. Почему стрелка застыла? Догадался: прибор показывает не зараженность степи, а фон непосредственно в самолете. Я расчехлил другой прибор - ДП-116. Он по современным требованиям был далеко не лучшим, но с его помощью я все же мог проверить все уголочки в самолете. Тревожный уровень нашел в хвосте, где лежали брезентовые чехлы. Чтобы не создавать паники, я никому не сказал, что внутри самолета обнаружена высокая радиоактивность. Посоветовал врачам не курить и ничего не есть.
Возвратившись на полигон, я немедленно направился в сектор по изучению радиоактивного заражения. Встретив подполковников В. И. Иванова и С. А. Строганова; я сообщил им о своем "открытии". Они объяснили, что нашими приборами измерить с самолета радиоактивность поля невозможно. К тому же в воздушных лайнерах всегда повышенный уровень радиации. А наши военные самолеты не только находились не так далеко от Опытного поля, но и перевозили спецгрузы, имевшие высокую радиоактивность.
В тот же час я передал в лабораторию Евгения Демента три коробки проб, упакованных в целлофановые пакеты.
Мой доклад о работе в Абайском районе полковник Гуреев выслушал настороженно.
– Лучевой болезнью там кто-нибудь болеет?
– спросил он.
– Врачи не нашли таких, - ответил я.
– Вот и хорошо. Доложите обо всем Крылову, он обобщает данные радиационной обстановки.
В это время в кабинет вошел заместитель начальника сектора по политической части полковник Богачев.
– Ну, как на родине Абая?
– спросил Алексей Григорьевич.
– Плохо, - ответил я.
– Медико-санитарное состояние района низкое. Живут люди сверхбедно. Снабжение и медицинское обслуживание неудовлетворительное. А что касается уровня радиоактивного фона, то он не вызывает опасения. Но антисанитария ужасная!..
– еще раз подчеркнул я.
Полковник Гуреев прервал меня:
– И это говорит коммунист! Советская власть достаточно хорошо беспокоится о народе. Не время заниматься критиканством. Вы свободны!
Остуженный таким финалом разговора, я вышел из кабинета и столкнулся с заместителем начальника сектора полковником Н. Н. Виноградовым. Я доложил, чем занимался в Абайском районе, высказал обиду на Гуреева. Николай Николаевич, верный правилам субординации, остановил меня:
– Я никогда не обсуждаю действия старшего начальника, и о своей секретной командировке надо помалкивать, если не хочешь служить рядовым. Понял?