Полина; Подвенечное платье

Дюма-отец Александр

Это был малаец; он пришел сказать, что завтрак готов, и я последовала за ним.

Войдя в залу, я содрогнулась: я думала найти там Горация, но его не было, и даже стол был накрыт на один куверт [9] .

– Граф не возвращался? – спросила я.

Малаец отрицательно покачал головой.

– Нет? – пробормотала я в изумлении.

«Нет!» – показал он жестом.

Я упала в кресло: граф не возвращался!.. Однако я видела его: он подходил к моей кровати, поднимал занавеси где-то через час после того как эти три человека… Но эти три человека… Может это были граф и его друзья? Гораций, Генрих и

Максимилиан похитили женщину?!. Невероятно… Но, в самом деле, только они одни могли иметь ключ от ворот и войти совершенно свободно – они не таились и не опасались, что их кто-то увидит или услышит; нет сомнения, все так и было. Вот почему граф не хотел, чтобы я приезжала в замок; вот почему он принял меня так холодно и удалился под предлогом охоты. Похищение женщины было устроено прежде моего приезда; теперь оно исполнено. Граф не любит меня более, он любит другую, и эта женщина в замке – в той отдаленной постройке!

9

Прибор на обеденном столе.

Граф, чтобы увериться в том, что я ничего не видела, ничего не слышала, что не подозреваю его ни в чем, взошел по лестнице библиотеки, отодвинул перегородку, поднял занавеси и, удостоверившись, что я сплю, возвратился к своей возлюбленной. Все стало для меня ясно. В минуту ревность моя озарила темноту, проникла сквозь стены; мне больше нечего было узнавать: я вышла на улицу.

Уже загладили следы, оставшиеся от сапог, – метла уравняла песок. Я направилась к тополевой аллее, достигла дубовой рощи, увидела то самое одинокое строение и обошла его вокруг: оно было заперто, и казалось, что внутри никого нет, как и накануне. Вернувшись в замок, я вошла в свою комнату, бросилась в кресло, в котором в прошедшую ночь провела столько ужасных часов, и удивлялась теперь своему страху!.. Это была тень, тьма – именно она так ослабила мое сердце.

Я провела часть дня, прохаживаясь по комнате, отворяя и затворяя окно, ожидая вечера с огромным нетерпением, хотя еще вчера боялась его приближения. Мне пришли доложить, что обед готов. Я спустилась вниз и опять увидела только один прибор, а подле него – письмо. Узнав руку Горация, я поспешно разломила печать.

Он извинялся, что оставлял меня одну в продолжение двух дней; но он не мог еще возвратиться, объясняя это тем, что с него взяли слово, прежде чем я приехала, и он должен был сдержать его, как бы дорого ему это ни стоило. Я смяла письмо, не дочитав, и бросила в камин; потом принудила себя встать, чтобы отвратить подозрения малайца, и, окончив обед, возвратилась в свою комнату.

Вчерашнее приказание мое не было забыто: в камине ярко пылал огонь; но в этот вечер не он защищал меня. Я хотела собраться с мыслями и села, чтобы поразмыслить. Что касается вчерашнего страха, то он был совершенно забыт.

Граф Безеваль и друзья его – а это были именно они – вошли в ворота и пронесли эту женщину к заброшенному строению, потом граф взошел по потаенной лестнице, чтобы увериться, хорошо ли я спала и не слышала ли или не видела ли я чего-нибудь. Мне оставалось только сойти вниз по лестнице; я проделаю тот же самый путь, что проходил он: я решилась следовать этому плану.

Часы показывали только четверть девятого; я подошла к окну; ставни не были заперты. В эту ночь без сомнения видеть было нечего, раз никто не подумал предпринять вчерашней предосторожности. Я отворила окно.

Ночь была бурная; я слышала отдаленные раскаты грома и шум морских волн, разбивавшихся о берег. В моем сердце бушевала буря ужаснее

той, что являла природа. Мысли, роившиеся в моей голове, были куда мрачнее темных волн океана. Минуло два часа, а я не сделала ни одного движения, и взор мой был прикован к небольшой статуе, скрытой в массе деревьев: правда, я плохо различала ее издали.

Наконец, мне показалось, что время пришло: я не слышала никакого шума в замке; тот самый дождь, который в ту ночь, с 27 на 28 сентября, принудил вас искать убежища в развалинах, начал падать потоками; я подставила на минуту лицо под небесную воду, потом притворила ставни и закрыла окно.

Я вышла из комнаты и сделала несколько шагов по коридору. Все по-прежнему было тихо; малаец, скорее всего, спал или прислуживал своему господину в другой части замка. Я вернулась обратно и заперла дверь на засовы; в это время пробило половину одиннадцатого; на дворе слышен был только вой ураганного ветра, и шум его помогал мне скрывать тот, который я сама могла учинить; я взяла свечу и подошла к двери, ведущей в библиотеку, – она оказалась запертой на ключ.

Меня видели там утром; боялись, чтобы я не обнаружила лестницы, и заперли мне туда выход. К счастью, граф принял на себя труд показать мне другой.

Я обошла свою постель, отодвинула перегородку и очутилась в библиотеке.

Твердой поступью и без всяких размышлений я продвигалась к потайной двери; я вынула том, скрывавший накладку, надавила на нее, и дверь отворилась.

Лестница представляла собой тесный проход для одного человека; я сошла по ней вниз на три этажа, внимательно прислушиваясь; но все было тихо.

Проделав этот путь, я нашла вторую дверь; она не была заперта на замок; при первой попытке отворить ее, дверь поддалась.

Я очутилась в огромном помещении. Пройдя его минут за пять, я нашла третью дверь и отворила ее так же без труда: она выходила на другую лестницу, подобную первой, но достигавшую только второго этажа. На верхней площадке я увидела железную дверь, приоткрыла ее и услышала голоса. Тогда я погасила свечу, поставила ее на последней ступени и проскользнула в отверстие, проделанное в камине и закрытое плитой. Отодвинув ее немного, я очутилась в слабоосвещенном помещении, напоминавшем лабораторию, где, должно быть, проводились опыты. Свет из соседней комнаты проникал в этот кабинет только сквозь круглое занавешенное окошечко, располагавшееся над дверью. Что касается окон, то они были так плотно затворены, что даже днем ни один луч света не мог туда проникнуть.

Я не ошиблась, сказав, что мне послышались голоса. В соседней комнате шумно разговаривали: я узнала голоса графа и его друзей. Подвинув кресло к двери, я забралась на него и через окошечко могла видеть все, что там происходило.

Граф Безеваль, Максимилиан и Генрих сидели за столом: однако их застолье подходило к концу. Малаец прислуживал им, расположившись за спиной графа. Господа, одетые в голубые блузы, держали за поясами охотничьи ножи; каждый из них имел подле себя по паре пистолетов. Гораций встал, как будто желая уйти.

– Уже? – обратился к нему Максимилиан.

– А что мне здесь делать? – спросил его граф.

– Пей! – сказал Генрих, наполняя его стакан.

– Какое удовольствие с вами пить, если после третьей бутылки вы уже пьяны в стельку.

– Тогда сыграем!

– Я не мошенник, чтобы обирать вас, когда вы не в состоянии защищать свои деньги, – хмыкнул граф, пожимая плечами и отворачиваясь.

– Так приударь же за нашей прекрасной англичанкой; твой слуга, кажется, сделал так, чтобы она не очень-то упрямилась. Вот славный малый! Возьми, это тебе.