Политэкономия войны. Как Америка стала мировым лидером
Шрифт:
Впрочем не все американские дипломаты разделяли подобные настроения. Так, например, другой американский посол У. Додд следующим образом отзывался о своих коллегах по дипкорпусу: «Болгарский посланник поразил меня своим либерализмом и осведомленностью в европейских делах… он обнаружил такую широту взглядов и понимание международного положения, каких я не встречал ни у одного из знакомых мне американских послов: ни у Буллита в России, ни у Кудахи в Польше, ни у Лонга в Италии… я убежден, что аккредитованные здесь (в Германии) посланники Болгарии, Румынии, Чехословакии и Югославии на голову выше тех американских послов, о которых я говорил… Американские же послы, посланники и сотрудники посольств, как правило… ничего не делают для того, чтобы понять историю народа той страны, где они аккредитованы»{512}.
Подобное мнение в беседе с советским дипломатом высказывал и республиканец, враг «Нового курса» X. Купер: «деловые круги относятся отрицательно к всему составу здешнего посольства США. Это неделовые люди, не осведомленные о нашей (Советской) экономической жизни… Ктому же они настроены враждебно…»{514}.
Советские дипломаты в свою очередь отмечали, что «американское посольство является каким-то не политическим посольством. Ни сам Буллит, ни его сотрудники не проявляют особенного интереса к внешней и внутренней политике Советского Союза и живут пока больше лично — бытовыми интересами…»{515}. «Совершенно незаметно, что бы он (Буллит) занимался серьезно своей работой или изучением СССР… образ жизни… он ведет довольно нелепый, праздный… Не заметно у него интереса к каким-либо серьезным вопросам. Сказывается результат того почти пятнадцатилетнего бонвианства, в которое Буллит погрузился после своего разрыва с Вильсоном в 1915 г.», — приходил к выводу представитель комиссариата иностранных дел{516}.
Очевидно, не случайным стало в этой связи назначение Рузвельтом послом в Советскую Россию Дж. Дэвиса. «Желая дистанцироваться от желчности Буллита, при предоставлении своих верительных грамот Калинину Дэвис подчеркнул, что он не профессиональный дипломат, поэтому смотрит на СССР «открытыми глазами». Это хорошие новости, ответил Калинин: «слишком часто профессиональные дипломаты погружены в предрассудки и собственное «превосходство» настолько, что их честные наблюдения начинают страдать от неточности»»{517}.
Что касается Ф. Рузвельта, то, по мнению хорошо знакомого с ним репортера Saturday Evening Post Ф. Дэвиса, президент считал, что «революционное движение 1917 г.» в России закончилось и что будущее связано с «прогрессом в рамках эволюционного конституционного пути»{518}. Сам Рузвельт говорил Буллиту: «Билл, я не оспариваю факты, предоставленные тобой, они точны. Я не оспариваю логику твоих рассуждений. Просто интуиция мне подсказывает, что Сталин не такой человек. Гарри говорит, что он не такой и ему ничего не надо, кроме безопасности своей страны, и я думаю, что, если я дам ему все, что в моих силах, и ничего не попрошу взамен, noblesse oblige, он не станет пытаться что-нибудь аннексировать и будет сотрудничать со мной во имя мира и демократии во всем мире». Буллит напомнил президенту: «Говоря о noblesse oblige, вы говорите не о герцоге Норфолке, а о кавказском бандите, который знает только одно: если ты отдал ему что-то просто так, значит, ты осел. Сталин верит в коммунистические принципы, в мировую победу коммунизма». Рузвельт ответил: «Билл … ответственность за это несу я, а не ты; и я буду действовать по интуиции».
Посол Дж. Дэвис полностью разделял взгляды Рузвельта и «считал, что коммунистическая идеология не изменит человеческую природу и не создаст новый тип человека. Он также полагал, что русский национализм поднимает голову, что только он является значительной национальной силой»{519}. Дж. Дэвис «проводил параллели между Соединенными Штатами и Советским Союзом, угадывая в последнем сходство с сельской Америкой XIX века, приступающей к индустриальной революции и борющейся за реализацию своих демократических чаяний»{520}.
Объясняя свою позицию по отношению к СССР госсекретарю Халлу, Дж. Дэвис заявлял, «что не хочет, чтобы советские власти считали, что «представители капиталистических
О том, какие практические задачи лежали перед американскими послами в России, говорит инструкция, данная в 1936 г. Дэвису при назначении его в Москву, Рузвельтом и С. Уэллесом, новым заместителем госсекретаря. Дж. Дэвису предстояло попытаться развеять натянутую атмосферу, образовавшуюся за время пребывания в Москве Буллита… Во-вторых, он должен был попытаться уладить вопрос о долгах в соответствии с формулой, выработанной в период Соглашения Рузвельта-Литвинова… В-третьих, он должен был договориться о торговом соглашении, которое позволит Советскому Союзу делать закупки в США. В-четвертых, он должен дать оценку военной, экономической силы Советского Союза, определить слабые места. Наконец, он должен определить позицию советских властей по отношению к Гитлеру и его политике в случае войны в Европе»{524}.
Вопрос войны к этому времени уже вышел из области теории, разговор был только о сроках. К ней готовились не только в Европе… Ф. Рузвельт в то время убеждал советского Наркома иностранных дел: «Вы, господин Литвинов, зажаты между самыми агрессивными странами мира — Германией и Японией… После моих разговоров с Шахтом я уверен, что движение Гитлера на Восток — дело решенное… Ни вам, ни нам не нужны территориальные завоевания. Значит, мы должны вместе встать во главе движения за мир… Предотвратить угрозу, исходящую от них, вы можете только вместе с Америкой… Воевать, правда, Америка не будет, потому что ни один американец не пойдет на это, но моральную поддержку окажем вам всегда… Конечно, вначале надо договориться о ваших долгах… ваша пропаганда… И вы обязаны принять ответственность за Коминтерн! Мы должны обсудить приемлемую формулу. От меня этого требуют противники признания СССР»{525}.
Мнение антирузвельтовской оппозиции отражали слова Буллита, который уже переходил к открытым военным угрозам: «Если нападение Японии снова представится вероятным или если мы приступим к развитию определенного взаимопонимания с Японией, то советское правительство быстро поймет, что наши требования по долгам очень обоснованны»{526}.
Война в Китае уже шла полным ходом приближаясь к границам СССР. У. Додд в ноябре 1935 г. указывал в разговоре с Буллитом, что: «если бы эти страны (Англия, Франция, США и СССР) заявили протест и пригрозили Японии бойкотом, война была бы остановлена». Буллит ответил, что «России нечего и пытаться удержать полуостров, выдающийся в Японское море у Владивостока. Его скоро захватят японцы. Я (Додд) спросил: — Вы считаете, что если Германия добьется своего, то Россия с ее 160-миллионным населением должна быть лишена доступа к Тихому океану и оттеснена от Балтики? Он сказал: О, это не имеет никакого значения. Я (Додд) не мог удержаться и сказал: — Вы должны знать, что такое отношение к России на протяжении последних двухсот лет было причиной многих войн»{527}.
Спустя четыре дня после встречи с Доддом, в беседе с советским дипломатом Буллит отмечал: «все говорят о предстоящей войне, и я лично думаю, что война очень вероятна, и я бы держал пари… за то, что в течении ближайших лет Союз будет вовлечен в серьезную войну…»{528}. Через год Буллит заявит о необходимости провалить переговоры о «заключении франко-советского договора о мире… хотя, как… говорил английский посол, это была лучшая возможность обеспечить мир в Европе»{529}. Одновременно, отмечал редактор и владелец парижской газеты «Ле матен» М. Кнехт, Буллит «добивался заключения франко-германского союза»{530}. Того самого, заключения, которого добивался один из идеологов фашизма и «крестового похода» на Россию — вице-канцлер третьего рейха Ф. Папен.