Политическая коммуникация: опыт мультимодального и критического дискурс-анализа

Куликова Людмила

Если следовать традиционному понимаю, то схематически отношения «свой» – «чужой» можно представить следующим образом (рис. 1).

Рис. 1. Противопоставление «свой» (монокультурный, in-group) – «чужой» (межкультурный, out-group)

Рассматривая понятия «монокультурная коммуникация» и «межкультурная коммуникация», следует учитывать, что 1) отношения чужеродности традиционно связаны в основном с межкультурным общением и 2) согласно современной трактовке, межкультурная коммуникация может рассматриваться в узком и широком смысле. Под межкультурной коммуникацией в широком смысле понимается общение между представителями разных лингвокультурных сообществ; в узком смысле межкультурная коммуникация рассматривает также особенности общения в рамках одной страны, даже внутри разного рода структур и организаций. Л. В. Куликова отмечает, что «межкультурный» момент возникает в этом случае в связи с разницей возраста, профессий, интеллектуального «багажа» коммуникантов, манеры поведения и выбора языковых средств (например, употребление

жаргонизмов, профессиональной лексики, языковая грамотность и т. д.) [Куликова, 2004б: 29–30]. Иными словами, в рамках одной лингвокультуры также возможны отношения чужеродности, поскольку «своя» культура не является гомогенной средой и в ней тоже присутствует компонент «чужого». Задействуя различные парадигмы, на это указывают в своих исследованиях Б. Вальденфельс, используя термин «“Чужесть” внутри Родного мира» [Вальденфельс, 1995: 81]; Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский, говоря о том, что в русской культуре «чужими» по отношению к народу считали себя, например, представители интеллигенции [Лотман, Успенский, 1982: 121]. А. Шюц выделяет специальную категорию – «чужак». В качестве «чужака» может выступать, с одной стороны, иммигрант; с другой стороны, это может быть претендент на вступление в члены закрытого клуба, предполагаемый жених, желающий быть допущенным в семью девушки, сын фермера, поступающий в колледж, обитатель города, поселяющийся в сельской местности, «призывник», уходящий на службу в армию [Шюц, 2004: 533]. М. Эделман, говоря о международных конфликтах (international conflicts), обращает внимание на то, что и «внутри» наций также существуют многообразные и конфликтующие группы [Edelman, 1971: 12]. В каждой из приведенных ситуаций мы говорим о «чужом», но обстоятельства и способы отнесения его к этой категории для каждого случая специфичны.

Интерпретация «чужого» всегда опосредована «своей» позицией. Исходя из утверждения Х. Баузингера о том, что «чужое» является субъективной категорией и, соответственно, чуждо всегда только конкретному лицу [Bausinger, 1988], цит. по: [Куликова, 2004б: 52–53], необходимо иметь четкое представление о том, к какой группе принадлежит адресант, что позволяет определить контекст общения и проанализировать коммуникативно-прагматическую реализацию замысла отправителя дискурса. Индикатором отношений чужеродности могут выступать дейктические средства. П. Чилтон предлагает модель измерений дейксиса относительно «себя» как точки отсчета, которую, на наш взгляд, можно рассматривать как подтверждение факта существования «разных чужих» (рис. 2).

Как отмечает П. Чилтон, дейксис задает определенный центр и используется для обозначения своеобразного «якоря» (anchor), позволяя говорящему (или пишущему) четко определить свою позицию и позицию «чужого». Так, местоимения «мы», «наш», «нас» (we, our, us) используются для концептуализации групповой идентичности, партий, коалиций и т. п. в качестве «своих» или «чужих». Ученый выделяет три измерения дейктических средств, а именно пространство, время и модальность, которые представляет в виде осей координат с центром в «основании» измерений – «я», «мы-группа», где t означает время, s – пространство и m – модальность.

Рис. 2. П. Чилтон. Измерения дейксиса

На оси s расположены пространственные дейктические репрезентации, например местоимения. Говорящий («я» или «мы-группа») помещен в центре – «здесь» (here). Выражения с местоимениями второго и третьего лица «размещаются» вдоль оси s, некоторые ближе к центру, другие дальше. При этом речь не идет о расстоянии как таковом; идея в том, что люди склонны «располагать» людей и другие объекты по шкале отдаленности от «себя», используя свои предположения и установки. На этой оси представлены объекты, имеющие метафорическую «социальную» дистанцию, возможно, эксплицитно маркированную такими единицами, как «близкие отношения» (near relations), «тесное сотрудничество» (close cooperation), «дальние связи» (remote connection) и др.

На оси, представляющей темпоральное измерение, t, время говорения «отсчитывается» от момента «сейчас» (now). Поскольку время может быть концептуализировано через «движение» в пространстве (например, посредством метафоры: the end of war is coming, we are approaching the end ofthe war), относительная дистанция по отношению к «себе» и событиям (также от «себя» и событий) может быть представлена как близкая (near) и далекая (distant): the revolution is getting closer, we are a long way from achieving our goals.

Модальность (ось m) также может быть актуализирована по принципу отдаленности с началом оси в позиции «верно, правильно» (right), направленной к позиции «неверно» (wrong): far from the truth, he has gone too far, outside the norms ofconvention, beyond the pale. Наиболее показательны примеры, интуитивно связанные с инсайдерами и аутсайдерами: инсайдеры – это те, кто «стоят близко к», «соответствуют нашим стандартам»; от аутсайдеров ожидается противоположное, что, собственно, и считается морально или законодательно «неверным» и дистанцируется от «себя» [Chilton, 2004: 56–61]. Итак, П. Чилтон полагает, что на основе когнитивных процессов человек «располагает» свои аргументы и утверждения относительно других людей, социальных групп, объектов и т. п. в соответствии с тремя измерениями: временем, пространством и модальностью, приближая или отдаляя их по отношению к «себе».

Данная модель, на наш взгляд, подтверждает тот факт, что в одной

лингвокультуре возможны отношения чужеродности, которые проявляются в зависимости от позиции говорящего (пишущего).

За более «радикальным» примером отношений чужеродности в рамках одной лингвокультуры можно обратиться к исследованиям народов, разъединенных в силу исторических событий несколько десятилетий назад, а сейчас вновь объединившихся. Так, Л. В. Куликова анализирует ситуацию в современной Германии, где, несмотря на объединение западной и восточной частей страны, проблема «внутреннего единства» остается актуальной как среди политиков, так и среди населения [Куликова, 2004б: 142]. То есть, будучи по сути одной страной, говоря на одном языке, люди разделены ментальной границей между двумя идентичностями, что порождает отношения чужеродности. При этом проявляется важная составляющая отношения к «чужим», когда «чужой» – это «тот, по отношению к кому я чувствую превосходство или подчинение» [Galasin’ska, Galasin’ski, 2003: 850]. Л. В. Куликова приводит исследование Г. Мааца с описанием особенностей общения между представителями восточных и западных немцев, в котором восточники постоянно испытывали «ощущение неполноценности и неуверенности в контактах с западными немцами», пройдя «попрошайничество и позу просителя». Тогда как для западников были характерны «щедрость, великодушие, постоянная поза дарителя и учителя, чувство превосходства» [Maaz, 1990], цит. по: [Куликова, 2004б: 145].

Таким образом, факт принадлежности одной или разным лингво-культурам детерминирует вид отношений чужеродности. В своем исследовании мы разграничиваем отношения к так называемым «ближнему чужому» («чужой» находится в той же самой лингвокультуре, что и сам адресант) и «дальнему чужому» («чужой» находится за пределами лингвокультуры, которой принадлежит адресант). Представим это следующим образом (рис. 3).

Рис. 3. Представление «чужих» в монокультурном (in-group) и межкультурном (out-group) пространствах

При таком подходе в первом случае мы имеем в виду монокультурную коммуникацию, рассматриваемую как общение представителей одного национально-лингво-культурного сообщества, обладающих единой когнитивной базой [Красных, 2003: 96]. Во втором случае речь идет о межкультурной коммуникации в широком смысле, понимаемой как «общение представителей разных национально-лингво-культурных сообществ, носителей разных ментально-лингвальных комплексов, обладающих разными национальными когнитивными базами» [Там же: 96]. Соответственно, при дискурсивном конструировании чужеродности в политической коммуникации в рамках монокультурной перспективы мы изучаем дискурсивное взаимодействие представителей политических партий и политических агентов, принадлежащих одному национально-лингвокогнитивному сообществу; в рамках межкультурной перспективы мы рассматриваем отношение к политическим агентам – представителям других (по отношению к автору дискурса) национально-лингво-когнитивных сообществ.

Здесь целесообразно объяснить использование в данном исследовании термина «национально-лингво-когнитивное сообщество». Целью выделения нами национального, языкового и когнитивного аспектов было как можно более четкое разграничение монокультурного и межкультурного пространств взаимодействия политических оппонентов. Принадлежность одной нации, владение одним языком и обладание единой когнитивной базой являются наиболее важными параметрами для анализа и интерпретации отношений чужеродности в политической коммуникации. Обратимся к первому аспекту. Анализируя монокультурное и межкультурное общение и говоря о лингвокультурах, мы имплицитно опираемся на понятия «этнос» и «нация». Для более четкой референции чужеродности к сферам монокультурного и межкультурного пространств, на наш взгляд, уместно разграничить термины «этнос» и «нация» и определить понятие, отвечающее нашей концепции исследования. В трактовке Ю. В. Бромлея этнос – это исторически сложившаяся на определенной территории устойчивая совокупность людей, обладающих общими, относительно стабильными особенностями языка, культуры и психики, а также сознанием своего единства и отличия от других подобных образований (самосознанием), фиксированным в самоназвании [Бромлей, 1983]. Однако, как отмечает В. В. Красных, данное определение может быть применено и к отдельным социальным группам [Красных, 2003: 93] в рамках одной лингвокультуры, например группы пастухов или других профессиональных сообществ. Соответственно, понятие этноса не может очертить четкие границы сообществ, находящихся «внутри» страны и за ее пределами. Более приемлемым для целей нашего исследования мы считаем определение нации, которая рассматривается как социально-экономическая, культурно-политическая и духовная общность людей. Данное понятие представляется более институциональным и имеющим четкий разграничительный характер. Таким образом, в нашем исследовании при определении сообществ, участвующих в монокультурном или межкультурном общении, мы принимаем исходное понятие нации и соответствующее прилагательное «национальный» (национально-лингво-когнитивное сообщество). Интерпретация отношений чужеродности невозможна без осознания «себя», «своего места» относительно «чужого»: является ли «чужой» представителем того же самого национально-лингво-когнитивного сообщества или иного. И в плане порождения, и в плане интерпретации дискурса позиционирование «себя» влияет на понимание позиции «чужого». П. Чилтон и К. Шэффнер отмечают, что такое «фиксирование» (anchoring) зависит от когнитивной базы, которая включает общепринятые разделяемые понятия о структуре общества, социальных группах и отношениях с другими обществами [Chilton, Sch"affner, 2002: 30–31]. Таким образом, при актуализации отношений чужеродности когнитивный аспект позволяет позиционировать «чужого» относительно «себя», а следовательно, детерминировать выбор языковых средств взаимодействия с ним. Принимая во внимание важность национального, языкового и когнитивного аспектов при разграничении монокультурного и межкультурного пространств репрезентации чужеродности, мы считаем возможным использование термина «национально-лингво-когнитивное сообщество» для определения участников политической коммуникации в монокультурной и межкультурной перспективах и понимаем под этим термином социально-экономическую, культурно-политическую и духовную общность людей, владеющих одним языком и обладающих единой когнитивной базой.