Политические сочинения
Шрифт:
Ставшая классической традиция переворотов в Латинской Америке (el golpismo) при всем различии их политической направленности объединяется отрицательным отношением к идее права и правового государства [374] . В этом сходство антидемократических олигархических режимов, устанавливаемых под предлогом защиты «западной и христианской демократии», с одной стороны, и марксистских режимов, апеллирующих к «народной демократии», с другой стороны. Кроме того, перевороты могут осуществляться в рамках действующей конституции, наполняя ее нормы новым социальным или политическим содержанием. Наконец, существует определенная разновидность переворотов, которые интерпретируются как защита существующего конституционного строя от угрозы извне или изнутри государства. Даже тоталитарные идеологические движения (например, пуритане, якобинцы, большевики, нацисты) на определенном этапе движения к власти использовали этот прием («защиты конституции» или Учредительного собрания) в чисто тактических целях.
374
Borja R. Derecho politico
Конфликт парламента и катилинариев в ходе переворота может, как показал еще Малапарте, быть разрешен в различных комбинациях: либо парламент принимает свершившийся факт и формально легализует его, трансформируя переворот в смену министерства, либо катилинарии распускают парламент и обеспечивают созыв новой законодательной ассамблеи для легализации революционного насилия. Однако парламент, согласившийся легализовать переворот, фактически делает заявление о собственном конце. В истории революций нет примеров ассамблеи, которая, пойдя на легализацию переворота, не стала бы его первой жертвой. Для обеспечения престижа, силы и авторитета государства бонапартистская логика не знает иного способа, как реформа конституции и ограничение прерогатив парламента [375] . Единственной гарантией легальности для бонапартистского переворота становится конституционная реформа, ограничивающая публичные свободы и права парламента. Политическая свобода выступает как главный враг режима.
375
Lauvaux P. La dissolution des assembl'ees parlementaires. Paris: PUF, 1983.
Третий критерий – характер трансформации права – позволяет разграничить два типа переворотов, исходя из их декларируемых функций – защиты конституции или ее уничтожения, определяющих себя как «конституционные» и «антиконституционные». Классические Coups d’Etat часто реализуются во имя конституции, ее «правильного толкования», причем силами, принадлежащими к элите – высшими должностными лицами государства (например, переворот Луи Наполеона 2 декабря 1851 г. или путч Президента Перу в 1992 г.), руководством вооруженных сил (перевороты Франко в Испании 1936 г., Насера в Египте 1952 г., Пиночета в Чили 1973 г., офицеров в Португалии в 1974 г.). В этом ряду следует отметить и такую специфическую разновидность переворотов, которые формально и фактически организуются для сохранения конституционного строя в неизменном виде (например, военные перевороты в Турции XX в.). Несмотря на меняющиеся формы, перевороты (которые могут готовиться внутри страны или направляться извне, проходить достаточно мирно или сопровождаться гражданской войной) несут в себе различное конституционное содержание и, следовательно, являются инструментом конституционных изменений. Неопределенность терминологии, определяющей это явление (пронунциаменто – в испаноязычных странах, путч – в германской традиции), затрудняет выявление среди переворотов тех, которые формально осуществляются в рамках конституции. Эта категория переворотов – «конституционные перевороты» – граничит с радикальными реформами конституционного строя, осуществляемыми без привлечения населения или с минимальным его участием. Наиболее известными примерами конституционных переворотов могут служить «революция сверху» Бисмарка, конституционные преобразования Кемаля Ататюрка в Турции, де Голля во Франции, Горбачева в России. Независимо от результатов этих реформ, они осуществлялись путем частично легитимных изменений существующего строя, в результате которых, однако, возникала качественно новая конституционная ситуация.
Вопрос о соотношении армии и конституции стал предметом обсуждения в Эквадоре в ходе переворотов 1954 и 1961 г. Согласно Конституции этой страны, «защита республики и поддержание конституционного порядка» были возложены именно на армию. Эта конституционная норма не является спецификой Эквадора, но восходит к Конституции Великой Колумбии 1830 г. и присутствует в конституциях других стран Латинской Америки. Однако на практике встает вопрос о реальности и номинальности этой конституционной нормы: в какой мере легитимация власти обеспечена реально, а в какой – носит последующий характер (легитимация post hoc). Политическое сознание офицерского корпуса в этих странах сложилось под воздействием предшествующей нестабильности и желания укрепить конституционную власть как гарантию этой стабильности. Отсюда существовавший длительное время лозунг уважения к законам и народной воле. Только в этом контексте можно понять существовавшее в Эквадоре бессмысленное с юридической точки зрения деление на «антиконституционные перевороты» и «конституционные перевороты», как будто переворот вообще может быть конституционный.
Четвертый критерий – учет фактора времени: переворот единовременный или растянутый во времени (ползучий, плавный, бархатный и т. п.). Конституционный переворот может быть не связан с явной узурпацией власти. Здесь уместно использовать и такое разграничение, как «видимые» и «невидимые» перевороты. К последним, осуществляемым путем изменения принципов толкования права, некоторые современные критики относили, например, концепцию принятия Конституции Европейского Союза (поскольку ее принятие основывалось на международном квазиконституционном праве и в то же время означало ограничение национального суверенитета государств – членов Союза).
Пятый тип используемых для переворота институтов и аргументов чрезвычайно важен для понимания общих намерений организаторов переворота: хотят ли они максимально
В этом контексте показательна терминология военных переворотов в Латинской Америке. Как писал в начале XX в. Э. Рабаса, кажущаяся политическая стабильность фальшива, поскольку в реальности существует «латентная революционная ситуация» (un estado de revolution late rite), которая вскоре может перейти в кровавую и разрушительную борьбу [376] . В этих условиях тенденция к политизации армии и превращению ее в орудие переворотов (знаменитое «golpismo») сталкивалась с другой – к профессионализации армии, отказу от непосредственного управления и «уходу в казармы» (так называемое «legalismo»). Установление военной диктатуры (при отмене выборов, политических партий и свободы прессы), как показала практика, не решает проблему, а просто перекладывает миссию открытого выражения социальных интересов с плеч партий на военные группировки, что ведет к расколу армии. Поэтому, когда начинает преобладать подход профессионалов-легалистов, армия устраняется от непосредственного управления (занятия офицерами ключевых административных должностей в исполнительной власти). К власти приходят технократы, однако и после этого колебания между традиционализмом и прагматизмом сохраняются в военной среде. Перонизм, как считают исследователи этой формы диктатуры, потому был столь востребован, что всегда выступал как определенный синтез этих настроений. С одной стороны, он делал (в юридическом и идеологическом обосновании) ставку на консервативно-националистические принципы, а с другой – был активно вовлечен в процесс модернизации [377] .
376
Rabasa E. La constituci'on у la dictadura; estudio sobre la organizaci'on politica de M'exico. M'exico: Editorial Porr'ua, 1956. P. 244–245.
377
O’Donnell G. Bureaucratic Authoritarianism. Argentina, 1966–1973, in Comparative Perspective. Berkeley: University of California Press, 1988.
Что определяет конституционные предпочтения военных? Вооруженные силы имеют три крупных политических преимущества над гражданскими организациями: заметно более высокий уровень организации; высокоэмоциональный символический статус и монополию на оружие. Они формируют престижную корпорацию или социальный слой, пользующийся преимуществом подавляющего преобладания в области применения силы. «Чудо, следовательно, не в том, что они восстают против своих гражданских хозяев, а в том, что они вообще им подчиняются», – отмечал С. Файнер [378] .
378
Finer S.E. The Man on Horseback. The Role of the Military in Politics. 2nd, enlarged ed., rev., and updated. Boulder, CO: Westview Press, 1988. P. 5.
Шестой критерий – динамика изменения отношения лидеров переворота к конституции – раскрывает смену политико-правовых идеологических парадигм на разных стадиях переворота. Эта смена выражается в рамках теории конституционных циклов такими понятиями, как деконституционализация (отказ от действующей конституции); конституционализация (принятие новой в качестве действующего основного закона) и реконституционализация (корректировка новой конституции в соответствии с изменившейся реальностью, которая часто возвращает ситуацию к исходной фазе цикла). В зависимости от того, в рамках какой фазы конституционного развития осуществляется переворот, меняется характер убеждений катилинариев и их противников. Это создает возможность серии конституционных переворотов, каждый из которых отрицает предыдущий, вместе с тем отбрасывая созданное им позитивное право. Размещая эту модель по горизонтали, отметим возможность «эффекта домино» – повторения сходных переворотов в разных странах (например, в странах Восточной Европы в период десталинизации, а позднее – десоветизации). Кроме того, использование этого динамического подхода на микроуровне позволяет зафиксировать в рамках одной фазы конституционного цикла конфликт альтернативных конституционных стратегий, открывающих возможность такого явления, как переворот в перевороте (когда, например, одна фракция победивших организаторов переворота резко выступает против другой по вопросам конституционного устройства, как в Киргизии после «революции тюльпанов»).
Седьмой критерий – соотношение конституционного переворота с политическим режимом. Конституционный переворот в собственном смысле слова может предшествовать политическому перевороту (стать инструментом прихода нового режима к власти); выражать результаты осуществленного ранее политического переворота; наконец, результаты конституционного переворота могут вступить в противоречие с результатами политического, что может привести к созданию нового политико-правового дизайна (когда конституция, созданная одними политическими силами, начинает использоваться другими).