Политический сыск (Истории, судьбы, версии)

Макаревич Эдуард Федорович

Спустя годы он бросит на бумагу слова признания: «Агентурный вопрос ( шпионский, по терминологии других) для меня святее святых... Для меня сношения с агентурой — самое радостное и милое воспоминание. Больное и трудное это дело, но как же при этом оно и нежно».

Но взойдя на вершины агентурной работы, Зубатов безрадостно понял, что одним политическим сыском Россию не успокоишь — революционное движение в стране становилось массовым. Исподволь крепло убеждение: с революцией нужно бороться политически, а не полицейски. Он еще не читал Маркса, не знал Бернштейна, но уже как никто знал настроения рабочих и идеи ходивших вокруг них интеллигентов. Еще тогда у него родился некий план: поддержать рабочих в их конфликтах с предпринимателями, в их экономических требованиях, отколоть их от революционной интеллигенции и подружить с интеллигенцией либеральной. Суров был к революционным интеллигентам: «Мы вызовем

вас на террор и раздавим». Обходителен и учтив был с либералами-профессорами. Соединить рабочее движение с либеральными идеями — это план не полицейского чина, а социального новатора, государственного мужа. Честолюбивый и властный, он жаждал действий и метался в поисках оказии для первого шага. Судьба ее подарила в лице учительницы из Люберец и рабочего Грибанова. Так он вышел на последний отрезок своей рисковой жизни. И проиграл. Он был обречен изначально, борец-одиночка, и стратег, и тактик, и организатор. Его верный ученик, проницательный жандармский генерал Спиридович, спустя годы докопался до сути: «Идея Зубатова была верна... но проведение ее в жизнь было уродливо и неправильно. Оно явилось казенным, полицейско-кустарническим и шло, как говорится, не по принадлежности. Для профессионального русского рабочего движения не нашлось в нужный момент национального, свободного, общественного вождя. Не выделило такого реформатора из своих рядов и правительство. У Витте как министра финансов не оказалось ни глубокого знания и понимания рабочего вопроса, ни государственного чутья к нему, ни интереса».

Зубатов обогнал капиталистическое российское время. И тупой самодержавный режим, которому он так был верен, изгнал его с работы, с должности, а через семнадцать лет заставил убить себя.

...В день самоубийства, проснувшись утром, он подошел к окну. Холодный ветер безжалостно гнул деревья.

 — Какая нынче будет весна? — тихо тогда произнес он.

ПОЛКОВНИК ГЕРАСИМОВ,

ОСТАНОВИВШИЙ ТРОЦКОГО

И ПЕРВУЮ РУССКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ

Зачем Петербургу стал нужен Герасимов?

В России 1905 год начался с январской крови петербургских рабочих, что шли за справедливостью к императору Николаю, а закончился большой кровью московского декабрьского восстания. Русские революционеры от разных партий — жестко-прагматичной большевистской, авантюрно-террористической эсеровской, глотки рвущей меньшевистской — вздыбили рабочих и крестьян, возбужденных всеобщим экономическим кризисом. Митинги, стачки, забастовки в Петербурге, Москве, Варшаве, Риге, Баку, Иваново-Вознесенске. Вал первомайских демонстраций. Претензии к власти, переходящие в политические требования. Политический террор — в Москве убит великий князь Сергей Александрович, дядя царя. Кипят крестьяне: громят и жгут хозяйские усадьбы, требуют земли. И сквозь этот бунтарский хаос несется партийное: «Крестьяне! К вам наше слово!». В июне рвануло на броненосце «Потемкин». Матросская стихия не оставила шансов господам офицерам: кололи штыком, швыряли за борт.

К осени Центральная Россия стала вулканом. Но все решал Петербург. В большой стране захват власти должен идти от центра. А Петербург колотила дрожь. Дрожь Зимнего дворца, где сидел Николай II, дрожь градоначальника, дрожь Департамента полиции и Петербургского охранного отделения.

 — Делайте же что-нибудь! — срывался на крик губернатор Петербурга генерал Трепов при очередном докладе директора Департамента полиции интеллигентного Алексея Александровича Лопухина. — Кто может положить конец этой революционной вакханалии, кто может заставить работать охранное отделение?!

И тогда Лопухин выдавил:

 — Полковник Герасимов, начальник Харьковского охранного отделения. В этой обстановке — только он.

Лопухин знал Герасимова как твердого начальника охранной службы, чуждого идеям Зубатова покорять революционное движение гибкой политической игрой.

К началу 1905 года охранные службы империи пребывали в состоянии смятения и разброда. Симптомы этого появились уже в 1903 году, после смещения Зубатова с должности начальника Особого отдела Департамента полиции. Полицейская система России теряла стратегические цели, не могла определиться в методах борьбы. Полковник Герасимов, пожалуй, единственный из руководителей сыска, изначально был ярым противником Зубатова, противодействовал ему как мог. Столкнулись два сыскных мировоззрения. Одно — политические интриги, комбинации, игра с революционерами за обладание рабочим классом; другое — выявление руководящих центров политических партий и контроль их деятельности, при необходимости аресты. В определенный момент власть испугалась зубатовских нововведений,

испугалась необычности методов, испугалась политической игры.

После изгнания Зубатова, аппарат сыска империи, ориентированный на его идеологию, укрепленный его людьми, хватил паралич — «вождь» ушел, подданные не знали что делать. А созданные им «зубатовские» рабочие общества начали искать себя в революционной стихии. При бездействии полиции страна шла к катастрофе. И тогда Лопухин вспомнил об Александре Васильевиче Герасимове.

Рачковский для Герасимова

Император очень надеялся на петербургского губернатора Дмитрия Федоровича Трепова. Николай II считал, что только тот способен остановить революционную смуту. Ему и отдал на откуп всю внутреннюю политику в империи. Боевой генерал еще с русско-турецкой войны, импозантный, решительный, во внутренних политических делах он чувствовал себя некомфортно. Ума хватило — сделал своим политическим советником Петра Ивановича Рачковского.

О, это была весьма заметная фигура в российском охранном деле. Творческая, интриганствующая, циничная. Сам из дворян, образование только домашнее. Первая служивая должность — сортировщик киевской почтовой конторы, а потом все больше в канцеляриях губернаторов: киевского, одесского, варшавского. Пробовал себя в литературном деле, получилось. В журнале «Русский еврей» заведовал редакцией. И вляпался в историю с неким Мирским, что покушался на жизнь генерал-адъютанта Дрентельна. Полицейский следователь за несколько минут объяснил, чем грозит для него, Рачковского Петра Ивановича, укрывательство террориста. И он сделал тогда ловкий ход предложил себя в полицейские агенты. Тайная служба пошла споро. Уже в 1884 году он заведовал в Париже заграничной агентурой российского политического сыска. Именно он разыскал на старой парижской улице Рю-дю-Мэн квартиру, в которой обитал убийца подполковника Судейкина Сергей Дегаев. Он долго помнил это свое первое заграничное дело. Но главное — он создал систему информирования о русской политической эмиграции, ее связях с революционным подпольем в России. Восемнадцать лет в Париже! Он свой в кабинетах французских министров и полицейских чиновников. Неугодных ему он убирал их руками. В круговерти дел не забывал и себя. Биржевые дельцы — лучшие друзья. Игра на бирже и круглые счета в банках. Умел.

А в 1902 году опять вляпался — написал, черт дернул, письмо вдовствующей императрице Марии Федоровне, матери монарха Николая II, о том, что ее сын путается с французским гипнотизером, мастером спиритизма Филиппом, агентом масонов. Николай рассвирепел: сыскной чиновник лезет в личные дела императора! Уволили тогда Рачковского из Департамента полиции. Да вслед еще проверку дел его назначили.

Но Трепов любил Рачковского. Кто их познакомил — загадка. А любил за изворотливый стратегический ум, за легкий отзывчивый нрав. Когда император возложил на Дмитрия Федоровича внутренние дела, еще острее тот почувствовал, как ему нужен Петр Иванович. В роли советника, консультанта, предсказателя. И пошел просить Николая вернуть Рачковского на службу. Уговорил. В начале 1905 года тот стал заведовать политической частью Департамента полиции, да еще на правах вице-директора. И в этом ранге выполнять еще и специальную задачу — курировал деятельность политической полиции в Петербурге.

Но когда начались кровавые дела и нужно было действовать, Трепов понял, что охранным отделением Петербурга должен руководить человек действия, мастер сыска с волей боевого офицера. Иного выбора надвигающаяся революция не оставляла. И когда Лопухин предложил ему Герасимова на Петербургское отделение, он уже понял и другое: революция — это политика, и безопасность власти — тоже политика. И поэтому пусть у Герасимова будет политический советник Рачковский.

Политический игрок Рачковский и жандармский полковник Герасимов не ужились. «Тоже мне, светило», — мысленно клял его Герасимов. «Светило» разочаровало неумением поставить розыск, найти, арестовать, в крайнем случае ликвидировать. Он все напирал на деньги: этому нужно дать; того можно купить; тому показать через агента, сколько бы он получил, если бы сделал то, что нам нужно.

Гибкость, вариативность, политические комбинации Рачковского раздражали полковника. Он видел в нем продолжение Зубатова, и это усиливало неприятие. В спорах с Рачковским ему приходилось буквально проламывать свою стратегию и тактику.

Почти каждый день Герасимов докладывал обстановку Трепову. А из угла треповского кабинета сверлил его взглядом политический советник Рачковский.

Герасимов и Рачковский:

два взгляда на борьбу с революцией