Политика (сборник)
Шрифт:
На перемене нас вызывал директор. Я в первый раз оказался в его кабинете. Там стояли два стола буквой «Т», в углу – несколько застекленных шкафов, в них – почти ничего, только маленький белый бюст Ленина и несколько книжек.
– Вы же отличники, могли бы быть гордостью школы, а вместо этого!.. – заорал на нас директор. – Что это за внешний вид, что за форма одежды? На кого вы похожи? Вы должны пример остальным показывать. Подумайте о своем будущем. Вам же такую характеристику напишут, что ни в один институт
– Нам медали ваши не нужны, – ответила Ленка. – Это они вам нужны для отчетности, для районо.
Директор даже не удивился Ленкиной наглости: привык уже.
– Колпакова, сколько с тобой разговаривать можно? Позоришь свою мать, она здесь работала, была на хорошем счету, одна из лучших учителей. Придется ее вызывать.
– Вызывайте. Это ничего не изменит.
Мне стало стыдно, что я ничего не сказал в ответ на вопли директора, одна Ленка за двоих отдувалась. И тогда я улыбнулся так неприятно и гнусно, как только мог.
Директор подлетел ко мне и дал оплеуху.
– Нечего тут смеяться. Серьезные дела обсуждаем. Не возьмем вот в девятый класс, и пойдешь в ПТУ, как миленький. И наплевать, кто ты там, отличник или двоечник.
Директор, наверно, подумал, что раз я отличник, то сдачи не дам, и меня можно бить. Если так, он ошибся.
Я размахнулся и со всей силы двинул ему под дых. Директор сложился пополам, потом выпрямился, прислонился к столу и посмотрел на меня удивленно, как будто не мог поверить.
– Учеников бить нельзя, – сказала ему Ленка. – А вы его первый ударили. Он защищался, я свидетель.
Директор ничего не сказал – ему попадало и раньше, и все это знают, но от отличника – первый раз.
* * *
Мы с Ленкой сидели на заднем крыльце и курили. Она научила меня курить, а сама начала еще год назад. Было тепло, но серо и пыльно, и листья на деревьях еще не распустились.
– Молодец, – сказала мне Ленка. – Я думала, ты зассышь и не дашь ему. Так и надо. И не бойся, он никому ничего не расскажет.
На следующей перемене ко мне подошли два здоровых пацана из десятого класса, Клещ и Гурон. Все их друзья свалили после восьмого в училище, а они решили пойти в девятый и как-то умудрились дотянуть до выпуска, хоть и раньше учились на тройки.
– Э, малый, ты думаешь, что ты самый здесь основной? – спросил у меня Гурон.
– Нет.
– А хули ты тогда так вот в школу пришел? Тебе можно, а другим – что, нельзя?
– Всем можно, кто не боится.
– А ты, че, смелый такой? Отпиздим – не будешь выебываться.
Я ничего не сказал. Подумал, что вряд ли они будут бить меня прямо сейчас.
– Ты, короче, смотри, – сказал Клещ. – Мы тебя трогать не будем – со своего района, со своей школы. А в центр поедешь – сразу получишь
– А что с ними сделали?
– С кем?
– С панками.
– Ничего. Ну, почти ничего. Так, отпиздили некоторых, а остальных менты повязали. Это и тебя ждет. Готовься.
* * *
Вечером мы сидели на крыше Ленкиной пятиэтажки и курили. В ее подъезде был люк на крышу, и мы вылезли через него.
– Говно все. Город – говно. Зачуханная дыра. – Ленка затянулась и посмотрела на закат. Крыша была засрана голубями, и повсюду валялись бычки и осколки бутылок. Мы еле нашли место, где сесть.
– В Москве или в Питере – вот там – да, панки и металлисты и прочие всякие неформалы, а здесь – одни пролетарии и бывшие зэки. Говно, говно, говно. Уеду в Москву поступать после восьмого класса.
– Куда?
– Не важно. В какой-нибудь техникум. Главное – чтобы подальше отсюда.
– А если поведение неуд?
– Не поставят. Зассут. Знают, что я тогда в районо письмо напишу и в облоно и еще куда-нибудь. Думаешь, они захотят, чтобы в школу проверка пришла? Эти козлы боятся проверок.
* * *
Первого мая мы пошли со всей школой на демонстрацию. Сначала хотели забить, но потом Ленка сказала, что надо сходить: пусть все смотрят на нас, пусть знают, что и в нашем районе – не одни только пролетарии и уроды.
Когда садились возле школы в троллейбусы – их специально подали, чтобы отвезти нас в центр, – подбежал директор и завопил:
– А вы куда?
– Как это – куда? – ответила Ленка. – На демонстрацию в честь Дня международной солидарности трудящихся.
Она сказала это серьезнейшим голосом, как будто стихотворение про коммунизм рассказала. Все вокруг захохотали. Директор только рукой махнул.
Как только троллейбусы довезли нас до центра, мы с Ленкой откололись от школьной толпы и пошли искать ее брата. Он был в колонне своего института – волосатый и рядом с ним такие же все волосатые, в кожаных куртках и джинсах. И они выделялись из всей колхозной толпы, хоть и расцвеченной лозунгами и транспарантами. Мы с ними пошли во дворы и там пили портвейн.
Я мало врубался в то, о чем говорил Ленкин брат со своими друзьями, но мне и не было нужно. Зато я классно смотрелся, и рядом с ними мне было не стыдно. Перед демонстрацией Ленка начесала мне волосы в разные стороны и залила лаком «Прелесть», и себе она сделала то же самое. А еще я обрезал рукава у старой джинсовой куртки и написал на спине белой нитрокраской для окон «Sex Pistols» и «Fuck Off» – это «пошел на хуй» по-английски, мне Ленка объяснила.
Мы попрощались с тусовкой Ленкиного брата и пошли искать свою школу. Навстречу нам перли куда-то три коротко стриженых быка.