Полк прорыва
Шрифт:
— А как вас звать?
— Василий.
— Я почему-то так и подумала… А я — Марина. Этого достаточно?
— Не знаю. Я вас не допрашиваю. Вы из каких краев?
— Ленинградка. Но не из самого города, а из пригорода.
— Родители и сейчас там?
— Да, мама оставалась там. Боюсь, что она погибла.
Куртка моя ее мало согревала, Марина опять поеживается.
— Хотите, я костер разведу?
— Делайте что угодно, только я, видимо, все равно не согреюсь.
Костер пришлось
Марина разглаживала ладонью свою мокрую гимнастерку, от которой валил пар.
— А где же ваша шинель и шапка? Не утеряли?
— Нет, не беспокойтесь.
— Вы санинструктор или радистка?
— Радистка.
— Из какой части?
Она назвала номер полевой почты нашего полка.
«Наверное, моя комсомолка?» Я все собирался зайти к радисткам побеседовать, но так и не зашел.
— Выходит, мы с вами однополчане.
Она удивилась:
— Почему же я раньше вас не видела?
— Я недавно из госпиталя прибыл.
Сначала костер горел хорошо, но теперь, когда я подбросил в него сырых сучьев, почти совсем потух — они только шипели и дымили и не давали совсем тепла.
— Вам не интересно знать, где я была?
— Зачем мне это?
— Конечно… Но могли бы вы так? — И она замолчала.
— Как?
— Пригласить к себе девушку, настоять, чтобы она, дура, выпила… Могли бы?
— Не знаю.
Видимо, я смутился.
— Хотя вы и старший лейтенант, но еще мальчик. Счастливой будет та, которой вы достанетесь. Если, конечно, встретите настоящую подругу.
— Вы думаете, что нам придется выбирать себе подруг?
— Кто знает. Может, и придется. — Она опять улыбнулась. — А некоторые и сейчас не теряются. Предлагают руку и сердце. И чуть ли не трофейный салон в придачу!
Теперь стало ясно, у кого была эта девушка.
— Посидите немного, я сейчас вернусь.
Она что-то крикнула мне вслед, но я не расслышал ее слов, сквозь дождь пошел напрямик к соснам, под которыми стояла колымага. Издали заметил, что в кузове горит свет, в щель пробивается бледная полоска.
Я постучал в дверь.
— Ну что, вернулась? Думала, я, как мальчишка, побегу за тобой. Заходи.
— Это я, товарищ гвардии майор. Михалев.
Поднимаюсь по шаткой лесенке, открываю дверь. На столе стоит трофейная плошка. Она не коптит и ярко светит. Не то что наша «катюша», которая того и гляди взорвется, хотя мы и посыпаем фитиль солью.
Майор Глотюк сидит на кровати, китель расстегнут, лицо бронзовое. Он смотрит на меня удивленно и растерянно. Складки на его лбу сбежались в гармошку.
На
— Я вас не вызывал, Михалев. Но раз пришли, присаживайтесь. Может, выпить хотите? У меня сегодня день рождения.
— Я знаю. Но…
Он перебил меня:
— Слишком много знаешь, приятель! Как бы рано не состарился. Слыхал про такую пословицу: «Каждый сверчок знай свой шесток»? Или, может, тебе давно клизму не ставили?
— Я не затем пришел, чтобы вы меня отчитывали. А о том, что случилось, вы можете пожалеть.
— Кру-гом!
Он думал, что я повернусь. Надеялся на волшебную силу команды. В другом бы случае я, конечно, повернулся и ушел. Но сейчас… Это тоже обернулось бы против него.
— Хорошо. Садись, Михалев!
— Я должен торопиться. Где ее шинель и шапка?
— Вон, рядом с вами на вешалке. Но не будьте чудаком! Произошло все глупо. Я думал… К тому же выпили немного.
— Вам надо извиниться перед ней.
— Вы так считаете?
— Да.
— Хорошо, я извинюсь. Но пусть придет сама сюда. Я ей хочу что-то сказать.
— Не придет она.
Он посидел молча, покусывая губы.
— Присядь, Михалев. Присядь. Я же с тобой как мужчина с мужчиной. Может, мне тоже пойти?
— Лучше не надо. Спокойной ночи.
Пока я ходил, костер почти совсем потух. Марина склонилась над ним и грела руки над последними мигающими углями.
— Вот ваша шинель и шапка.
— Благодарю вас.
«Катюша» сильно чадила. Кончался бензин. Я потушил ее. Фитиль долго еще искрился, пока наконец не стал совсем черным.
По-прежнему было холодно и сыро, ветер дул в окно и двери.
— Я думала, вы не вернетесь. Боялась, что он…
Она в темноте где-то рядом. Я не вижу ее, слышу только дыхание.
— Я пошла бы к себе, но он обязательно придет туда объясняться.
— Видимо, придет… Залезайте-ка на нары и укрывайтесь, а я займусь костром.
— Я помогу вам.
Она посидела немного на чурбаке, который закатил сюда Дима, посмотрела, как я раздуваю почти совсем погасшие угли, и сказала:
— Не могу. Глаза слипаются.
Полезла на нары.
Огонек заплясал, раздвинул темноту но углам и остановился под самой точкой сводчатого потолка. Марина лежала, придвинувшись к стенке. Она быстро уснула.
Потеплело, и мне тоже нестерпимо захотелось спать. Я положил голову на колени и задремал прямо у костра.
Сменился с поста Дима. Зашел, снял мокрую плащ-палатку, поставил в угол автомат, посмотрел на нары.
— Я вам не помешал, товарищ гвардии старший лейтенант?
— Нет. Она у нас случайно. Заблудилась… Ложись и ты.