ПОЛК СТРЕЛКА ШАРПА
Шрифт:
Гаверкамп пощипал усы:
— Свидимся, когда вы превратитесь в настоящих солдат, — он остановился перед Чарли Веллером, — Держи свою животинку подальше, Чарли. Подполковник терпеть не может собак.
Веллер, покосившись на блаженно машущего хвостом Пуговку, встревожился:
— «Подальше» — это как, сержант?
— Я замолвил словечко на кухне. Крыс твоя псина ловит?
— Ещё бы, сержант.
К Мариотту сержант с первого дня испытывал инстинктивную неприязнь. Тем не менее, дал жертве Амура тот же совет, что ранее Шарп:
— Пасть раскрывай
— Так точно, сержант.
Дойдя до Харпера, Гаверкамп легонько стукнул его кулаком в брюхо:
— Ох, и бездонная же у тебя глотка, Падди!
— Какая есть, сержант.
— Удачи тебе, Падди, да и всем вам, ребята!
Досадно было смотреть, как он уходит прочь за новой добычей, а они остаются здесь, в странном месте, где каждый знал, что от них требуется. Каждый, исключая их самих.
— Налево! — рявкнул капрал, — Шагом марш!
Их личную одежду упаковали в подписанные мешки, взамен выдали рабочую форму. Теперь настал черёд обзавестись тем, что армия именовала «предметами первой необходимости»: гетрами, запасной парой ботинок, чулками, рубахами, рукавицами, обувной щёткой, фуражной шапкой и рюкзаком. Нагруженных всем этим добром, их по одному загоняли в барак, где писарь подсовывал им на подпись стандартный формуляр.
Шарп безропотно поставил крестик. Мариотт, естественно, начал возмущаться.
Услышав доносящиеся из барака негодующие возгласы, Харпер скривился:
— Вот же болван!
— Я протестую! — верещал Мариотта, — Это нечестно!
Нечестно, да. Им посулили жалованье в двадцать три фунта, семнадцать шиллингов и шесть пенсов. Сержант Гаверкамп ослепил их золотым дождём в Слифорде, и золотая монета задатка кружила голову иллюзиями грядущего богатства. Бумага, которую им приказали подписать, рассеивала иллюзии.
Из документа следовало, что никакого жалования им не причиталось. Точнее, причиталось, но они успели его потратить.
Армия вычла с рекрутов за «предметы первой необходимости», за кормёжку по пути сюда, за выпивку при вербовке, за прачечные, где они ничего не стирали, за госпитали в Челси и Килменхэме, которых они в глаза не видели. Краткое «Итого» внизу списка вычетов свидетельствовало, что никаких денег армия рекрутам не должна.
Нечестно, без сомнения, но, если бы армия не обещала рекрутам золотые горы, у армии не было бы рекрутов, а, если бы армия сдерживала потом свои обещания, у армии не было бы денег воевать. Обычная практика, хотя до сего дня Шарп никогда не видел вычетов столь бессовестных. Кто-то неплохо наживался на каждом рекруте.
— Эй, грязь! — окрик сзади перекрыл на секунду причитания Мариотта. Маленький сержант в безукоризненно сидящей форме шагал к бараку с гримасой такой сосредоточенной ярости и ненависти на смуглом лице, что новобранцы невольно шатнулись в стороны, пропуская его.
Тирада Мариотта сменилась взвизгом. Белоручка вылетел из барака спиной вперёд, споткнулся, упал. Следом выскочил сержант, ударил его палкой и пнул в голень начищенным ботинком.
— Встать,
Мариотт, дрожа, встал. Он был на голову выше сержанта, который, встретившись с грамотеем глазами, немедленно вбил ему в живот кулак:
— Есть жалобы, грязь?
— Они же обеща…
Новый удар:
— Есть жалобы, грязь?
— Нет, сержант.
— Не слышу, грязь!
— Нет, сержант. — по щекам Мариотта текли слёзы.
Холодный взгляд сержанта пробежал по испуганным физиономиям товарищей его жертвы и устремился на появившегося в поле зрения подполковника Гирдвуда со своей свитой.
— Грязь! — гаркнул сержант, — Стройся!
Жизнь обошлась несправедливо с подполковником Бартоломью Гирдвудом, и причин подполковник не понимал. Он был прирождённым воином, и воином выдающимся, но на войне, увы, ни разу не был. Свой ирландский опыт он войной не считал. Вонючие крестьяне были недостойным противником, пусть даже они вырезали треть его подразделения и заставили петлять, как зайца, самого. Он их презирал. Тех, которых мог поймать, вешал. Тех, которых поймать не мог, презирал. Он бредил схватками с французами и не мог взять в толк, почему армия не шлёт его в Испанию?
— Грязь! Смирно!
Рекруты шаркнули вразнобой. Намётанный взор подполковника сразу выделил двоих новобранцев, выполнивших команду должным образом: пальцы точно по швам, грудь вперёд, живот втянут, пятки вместе, носки врозь. Бывалые. С одной стороны — их не надо обучать, а с другой — мошенники собаку съели на всяческих солдатских хитростях, так что нужен глаз да глаз. Он внимательно оглядел обоих, отметив шрам старшего и устрашающие габариты младшего, рыкнул и спросил у того, что со шрамом:
— В каком полку служил?
Тупо пялясь в пустоту, Шарп выпалил:
— Тридцать третий, сэр!
Подполковник пошевелил, как таракан, усищами:
— Отставлен?
— Так точно, сэр!
Следующим был Харпер, вызвавший у низкорослого Гирдвуда глухое раздражение уже своими размерами:
— Ты?
— Четвёртый гвардейский драгунский полк, сэр!
Элитная часть, выбранная ирландцем для своего предполагаемого прошлого, очень веселила Шарпа, но сейчас стало не до смеха, ибо от Гирдвуда буквально пахнуло враждебностью. Подполковник похлопал по ладони навершием трости и ядовито осведомился:
— Тот, что ещё называют «Королевский ирландский»?
В последние два слова он вложил весь сарказм, на который был способен.
— Заруби себе на носу, рядовой. Здесь тебе не драгунская богадельня для ирландской сволочи! Здесь не потерпят ирландских выкрутасов! Тебе ясно?
— Так точно, сэр!
— Не потерпят! — сорвался на крик подполковник.
Волна исходящей от Гирдвуда почти осязаемой злобы превратила рекрутов в соляные столбы. Он уставился на строй исполненным гнева взглядом и некоторое время молчал. Крестьяне, шевелилась где-то на задворках сознания мысль, вонючие жалкие крестьяне! Сброд, грязь. Безалаберные, грязные, тупые, косорукие скоты! Штатские!