ПОЛК СТРЕЛКА ШАРПА
Шрифт:
Наказания были разнообразными. Провинившийся взвод могли послать вне очереди чистить нужники, прокапывать дренажную канаву, отводившую воду или штопать бечевой и толстыми иглами жёсткое полотно палаток. Сержант Линч чаще ограничивался побоями, но мог заставить бегать с набитым камнями рюкзаком.
Спасали от битья и издевательств только повиновение и прилежание. Рекруты быстро учились. Дожди шли почти без перерывов, тем не менее, на мундирах не было ни пятнышка, а матерчатые полы парусиновых обиталищ ослепляли первозданной чистотой (благо
Жиль Мариотт, вступивший в армию назло девушке, которая бросила его ради богатея, получал взыскание за взысканием. Как-то утром сержант Линч обнаружил очередное упущение грамотея и озверел:
— Раздевайся!
Мариотт покорно скинул одежду.
— Беги!
Мариотт помчался меж рядов палаток, спотыкаясь и падая в грязь. Встречные капралы и сержанты, хохоча, не отказывали себе в удовольствии вытянуть его палкой по белым ягодицам: «Быстрей! Быстрей!» К Линчу грамотей вернулся с полными слёз глазами и бледной плотью, перечёркнутой красными полосами.
— Ты бы язык распускал поменьше, глядишь, остальным частям тела приходилось полегче. — сказал ему Харпер.
— Мы — не животные. Мы — люди.
— Мы — не люди, мы — солдаты. Не спорить, не жаловаться, не смотреть поганцам в глаза.
Мариотт слушал, но слышал ли? Зато остальные и слушали, и мотали на ус. К Шарпу с Харпером обращались за советом по каждому поводу. Чаще, конечно, к Шарпу. Стрелок с первого дня как-то сам собою стал неофициальным лидером группки. Понимая, что творится в душе у Чарли Веллера после расправы над терьером, Шарп больно сжал плечо юноши:
— Не дури, Чарли.
— Он убил Пуговку.
— Убил, однако, это не причина тебе лезть на рожон.
— Я его прикончу! — выдохнул Чарли со всем пылом своих семнадцати лет.
— Если Харпер не открутит ему башку первым. — ухмыльнулся Шарп.
Стрелку нравился Чарли. Парнишка относился к той немногочисленной категории рекрутов, которых в армию привели не нужда и отчаяние, а искреннее желание послужить отечеству. В рядовых такие надолго не засиживались, и Чарли, коль юношеская горячность не окажет ему дурную услугу, ожидало завидное будущее. Для начала же Чарли надо было выжить в учебном лагере.
В лагере, как выяснил Шарп, обучалось семь сотен парней. Некоторые почти завершили курс молодого бойца, другие, подобно группе Шарпа, только начинали обучение. Имей лорд Феннер желание пополнить ряды первого батальона в Пасахесе, людей хватило бы с лихвой.
Дознался Шарп и о местонахождении лагеря. В один из дней, пасмурный и дождливый стрелка отрядили на кухню разгрузить телегу с капустой. Немолодой капрал, стоя в дверях, долго смотрел на низкие тучи, затем от души изругал забытый Господом остров.
— Остров? — заинтересовался
Капрал неторопливо раскурил трубку и, сплюнув в лужу, объяснил:
— Остров. Чёртов Фаулнис. Что низ, то низ! Ни прибавить, ни убавить. Дно. Видать, вода со всей Англии стекается сюда. — довольный шуткой, капрал хохотнул, — Бог знает, на кой нас перевели из Челмсфорда.
Капрал был рад поболтать. По его словам, Фаулнис действительно являлся островом. С Англией его соединял деревянный мост, перекинутый не через реку, как посчитал, шагая по нему в день прибытия, Шарп, а через неширокий морской пролив. К югу лежало устье Темзы, к востоку — Северное море, на западе и севере — болотистые безлюдные равнины графства Эссекс.
— Прямо тюрьма. — подвёл итог Шарп.
Капрал хмыкнул:
— Вам-то что, на корабль погрузят и тю-тю! Месяц-полтора — не срок. А я кукую здесь целую вечность.
Капрал, видимо, служил в одной из двух рот, солдаты которых носили, в отличие от новобранцев, красные мундиры и муштровались не так рьяно. Шарп предположил, что их единственная задача — стеречь новобранцев. Фаулнис и правда был тюрьмой.
— Когда же нас погрузят на корабль?
— Когда уродам наверху понадобится пушечное мясо. Да ты же сам служил, порядки знаешь.
Армейские порядки Шарп знал. Ему и Харперу в учебном лагере приходилось легче, чем прочим. Сержанты их особо не трогали, понимая, что на старого служаку где сядешь, там и слезешь. Да и зачем, ведь рядом был Мариотт, всегда Мариотт. Дурашка искренне считал, что образование ставит его на ступень выше неграмотных товарищей. Всё бы ничего, но он требовал соответствующего с собой обращения, пререкался и потом рыдал по ночам.
Харпер сочувствия к нему не питал:
— Сам виноват.
— Он думает, что слишком умный, чтобы быть разумным. — соглашался с другом Шарп.
Только Шарп наладил с белоручкой некое подобие дружбы, но даже он был не в состоянии вбить в башку Мариотта простые солдатские истины.
— Я сбегу! Ей-богу, сбегу! — оканчивалась первая неделя их пребывания в лагере, и Мариотту доставалось.
— Не глупи! — командирские нотки в голосе Шарпа заставили Мариотта изумлённо поднять брови, — Бежать отсюда некуда!
— Нельзя так обращаться с людьми!
Вечером Шарп пересказал разговор Харперу. Весть о намерении Мариотта дать дёру не произвела на ирландца впечатления:
— А как насчет нас?
— Нас?
— Чёрт с ним, с Мариоттом, нам-то уж сам Бог велел убираться отсюда?
— Ну, мы выяснили, где ублюдки спрятали второй батальон, но понятия не имеем, зачем его спрятали.
Если лагерь создан, чтоб обдирать, как липки, рекрутов, на кой чёрт их тогда тренировать с таким ожесточением?
— Надо делать ноги, пока ещё есть возможность. — упрямился ирландец.
— Дай мне неделю, Патрик. Одну неделю.
Здоровяк поразмыслил и кивнул: