Полкороля
Шрифт:
– Я и мой меч присягнули дойти до конца. – Ничто большим пальцем стер с лезвия пятнышко. – Лишь одна дверь преградит мой путь – Последняя.
Ярви кивнул и здоровой рукой стиснул его предплечье.
– Притворяться не буду, мне не понять твою преданность, но я тебе за нее благодарен.
Остальные не столь безоглядно ринулись в бой.
– Не хочу врать, говоря, что меня не волнует соотношение сил, – высказался Ральф.
– Оно волновало тебя и в приграничье, – возразил Ничто, – а в итоге мы положили всех врагов в погребальный костер.
– И друга. И попали
Ярви опустил скрюченную кисть на эфес меча Шадикширрам.
– Тогда вместо нас заговорит наша сталь.
– Легко сказать, пока она в ножнах. – Сумаэль насуплено покосилась на Джойда. – Нам, пока мечи не завели беседу, наверно, лучше убраться на юг.
Джойд переводил взгляд с Ярви на Сумаэль и обратно, и его плечища обмякли. Мудрые терпеливо ждут своего часа, но ни за что его не упустят.
– Если уйдете, я вас благословляю, только я был бы рад, останься вы со мною, – промолвил Ярви. – Вместе мы встречали невзгоды на «Южном Ветре». Вместе мы оттуда сбежали. Вместе мы противостояли холоду и преодолели льды. Точно так же мы преодолеем и это. Все вместе. Только взмахнем веслом еще раз, бок о бок.
Сумаэль растерянно повернулась к Джойду:
– Ты не воин и не король. Ты пекарь.
Джойд искоса поглядел на Ярви и вздохнул.
– И гребец.
– Поневоле.
– Не так и много важных событий случается в жизни по нашей воле. Что за гребец, который бросает товарища?
– Этот бой – не наш! – с нажимом прошипела Сумаэль.
Джойд пожал плечами.
– Бой моего друга – мой бой.
– А как же самая вкусная на свете вода?
– Она останется столь же вкусной и после. А может, и вкуснее. – И Джойд вымученно улыбнулся Ярви. – Раз надо таскать мешки – не хнычь, а начинай перетаскивать.
– Под конец, того и гляди, захнычем мы все. – Сумаэль шагнула к Ярви, пронзая темными глазами до дна. Вытянула руку, и у него занялся дух. – Прошу тебя, Йорв…
– Меня зовут Ярви. – И, хоть и было больно, он встретил ее взгляд с каменной, под стать матери, твердостью. Он бы с удовольствием взял ее за руку. Сжал бы ее в ладони, как прежде, в снегах, и пусть эта рука поведет его к Первому Граду. С удовольствием бы снова стал Йорвом и ко всем чертям послал Черный престол.
Он принял бы ее руку с любовью – но своей слабости потакать он не мог. Ни за что на свете. Он дал клятву, и одновесельники нужны ему здесь, при себе. Необходим Джойд. Необходима она.
– Ну а ты, Ральф? – спросил он.
Ральф причмокнул, аккуратно свернул язык трубочкой и метко харкнул в окно.
– Раз пекарь идет сражаться, куда деваться воину? – Его широкое лицо переломила ухмылка. – Мой лук – твой.
Сумаэль уронила руку и уставилась на пол, скривив губы.
– Под властью Матери Войны что остается делать мне?
– Ничего, – без лишних слов проронил Ничто.
Уговор
Голубятня все так же громоздилась наверху одной из высочайших башен цитадели. Все так же изнутри и снаружи она была изгажена вековым птичьим пометом. Все так же сквозь ее многочисленные окна дул промозглый сквозняк.
Но прежде настолько промозглым он не был.
– Боги побрали б такую холодину, – пробубнил Ярви.
Сумаэль – жесткие контуры рта на суровом лице – не отняла от глаз подзорной трубы.
– То есть до этого сильней ты не мерз?
– Сама знаешь, мерз. – Они мерзли оба, там, среди трескучих льдов. Вот только тогда между ними пылала искорка, которая его согревала. Теперь он погасил ее окончательно.
– Извини, – добавил он, а получилось – обиженно буркнул. Она хранила молчание, а он продолжал плести свое, сам того не желая: – За то, что сказала мать… за то, что я упросил Джойда остаться… за то, что не…
У нее задвигались скулы.
– Королю, несомненно, не за что извиняться.
Он вздрогнул при этих словах.
– Я тот же самый человек, кто ночевал с тобою на «Южном Ветре». Тот самый, кто брел с тобою в снегах. Все тот же.
– Да ну? – Она наконец на него посмотрела, но взгляд ее ничуть не смягчился. – Вон над тем холмом. – Она передала подзорную трубу. – Дым.
– Дым, – заскрипел какой-то голубь. – Дым.
Сумаэль с опаской его оглядела, в ответ другие птицы из клеток вдоль стены повернули к ней немигающие глаза. Все, кроме бронзовокрылого орла, огромного и величавого. Должно быть, он прибыл от праматери Вексен с очередным предложением, а то и приказом матери Ярви выйти замуж. Орел горделиво чистил перья и даже свысока не удостоил людей вниманием.
– Дым, дым, дым…
– Можешь сделать так, чтоб они прекратили? – попросила Сумаэль.
– Птицы, как эхо, повторяют обрывки посланий, которым их обучают, – пояснил Ярви. – Не бойся. Им невдомек их смысл. – Вот только дюжины пар птичьих глаз повернулись к нему, как одна, а головы подались вперед, вопросительно внемля – и вновь заставляя Ярви задуматься: может, в отличие от них, это ему невдомек? Он отвернулся к окну, прижал трубу к глазу и увидел в небе извилистую дымную стежку.
– В той стороне усадьба. – Ее владетель шествовал среди тех, кто скорбел и заламывал руки, когда отца положили в курган. Ярви попытался не думать, был ли хозяин на своем подворье, когда нагрянул Гром-гиль-Горм. А если не был, то кто оставался там приветствовать гостей из Ванстерланда и что теперь с ними стало…
Мудрый служитель отмеряет наибольшее благо, говорила мать Гундринг, и отыскивает наименьшее зло. Неужели мудрому королю тоже не дано ничего другого?
Он отвел трубу от горящего хутора, изучая зубчатый, холмистый горизонт – и на мгновение уловил блеск стали на солнце.
– Ратники. – Изливаясь из распадка меж холмами, они спускались по северному тракту. Едва ползли, как древесная смола зимой – так казалось отсюда, и Ярви, невольно закусив губу, поторапливал их про себя.