Полкороля
Шрифт:
– Очень часто из-за ничтожного упущения великий замысел целиком рассыпается в прах.
– Беда с этими мелочами. – Зрачок матери Гундринг дрогнул, когда она опустила глаза на чай и сделала длинный глоток. Потом они какое-то время сидели молча, лишь уютно потрескивало пламя да порой
– Не сомневалась я, что в свое время ты распутаешь этот узел, – проговорила она. – Но не настолько скоро.
Ярви усмехнулся.
– Не до того, как погибну в Амвенде.
– Не по моей воле, – сказала старая служительница. Та, что всегда была ему вместо матери. – Ты должен был отправиться на испытание, отказаться от наследования и в свое время занять мое место, как было нами обговорено. Но Одем мне не верил. Он слишком решительно взялся за дело. И я не смогла помешать твоей матери возвести тебя на Черный престол.
Она горько вздохнула.
– И праматерь Вексен непременно была бы довольна подобным исходом.
– И вы позволили мне ступить прямо в Одемов капкан.
– Сожалея всем сердцем. Я рассудила, что так причиню наименьшее зло. – Она отставила от себя пустую чашку. – Так чем же заканчивается сказание, брат Ярви?
– Оно уже окончено. Сожалею всем сердцем. – Он посмотрел сквозь пламя прямо в ее глаза. – Увы, отныне – отец Ярви.
Старая служительница нахмурилась – сперва на него, потом на чашку, которую он ей поднес.
– Корень черного языка?
– Я дал клятву, мать Гундринг. Клятву отмщения убийцам отца. Пускай я и полумужчина, но клятву я исполню целиком.
Тут огненные завитки в очаге мигнули и встрепенулись, озаряя оранжевыми бликами
– Твой отец и твой брат, – натянуто проскрипела мать Гундринг. – Одем и его люди. И так много прочих. А теперь Последняя дверь открывается предо мной. И все… из-за каких-то монет.
Она открыла рот и покачнулась, заваливаясь на очаг. Ярви вскочил и осторожно поддержал ее под руку своей левой, а правой пододвинул подушку и бережно усадил обратно в кресло.
– Похоже, монеты – самое убийственное оружие.
– Мне так жаль, – прошептала мать Гундринг. Ее дыхание становилось прерывистым.
– И мне. Никому не жаль так, как мне, – обойдите весь Гетланд.
– Лукавишь. – Она едва улыбнулась, слабея. – Из тебя, отец Ярви, выйдет отличный служитель.
– Буду стараться, – промолвил он.
Она не ответила.
Ярви с трудом втянул воздух, и прикрыл ей веки, и сложил ее иссохшие руки, и в тошноте, в измождении, обмяк на своем стуле. Так он и сидел, когда с грохотом распахнулась дверь и фигура входящего запнулась о порог, задевая связки сухих растений, закачавшихся, словно висельники.
Один из юных воинов, новичок в дружине, сам едва закончивший испытания. Еще моложе, чем Ярви, – свет очага полз по его безбородому лицу, когда тот, медля, ступил в покои.
– Король Атиль просит своего служителя прибыть на аудиенцию, – сказал он.
– Неужто просит? – Ярви сомкнул пальцы здоровой руки на посохе матери Гундринг. На своем посохе: эльфийский металл приятно холодил кожу.
Он встал и выпрямился.
– Передайте государю, что я иду.