Полковник Гуров. Компиляция (сборник)
Шрифт:
– Продолжайте. Я слушаю, – с каждым словом Гурова лицо его собеседника все больше бледнело.
– Я ведь пока не встречался с Мачо—Андриевским. Но встречусь. Если он напоет хоть половину от того, что Коля Гроб, вас не спасет ничто. Поверьте моему, да хоть бы и своему опыту, напоет ведь! Кстати, ваш карманный, ручной криминал – эти марионетки, которые, однако, льют настоящую кровь, – вам не подмога. Вас будут считать двурушником и с той, и с другой стороны. А тот, кто реально поставил эту пьесу, он вас списал. Что неопровержимо доказывает история с телефонным звонком. Но об этом человеке – позже. – Гуров с минуту помолчал. На лбу Олега Ивановича выступила мелкая испарина. – Что вам остается, Осадчий? Бороться со мной вы не в силах. Все козыри в моих руках. В бега удариться? Смешно. В вашем возрасте, в вашем ранге не бегают!
– Да.
– Вы сломались около десяти лет назад. На чем, Олег Иванович? Неужели деньги? – Лев изумленно покачал головой.
Он не ожидал ответа, вопрос был чисто риторический. Гуров просто хотел изменить характер разговора, сбить темп. Очевидный, вообще-то, тактический прием. Пусть оппонент задумается. Пусть заглянет поглубже в себя.
Но Осадчий заговорил:
– Не деньги, Гуров. А осознание того, что дураки, карьеристы, люди, у которых в голове мозгов меньше, чем у меня в заднице, мной распоряжаются. И меня же, работягу, пахаря – поверьте, я был очень сильным оперативником! – презирают. Ноги об меня и мне подобных вытереть готовы. Я, понимаете, я должен был возглавить областное управление, а не этот дремучий дебил Беззубов. Но у него же однокашник – замминистра! Они же в молодости в преферанс вместе сражались.
"Я тебе верю, – подумал Гуров. – Ты наверняка был отличной охотничьей собакой. Чуткой, хваткой, клыкастой. Как же тебя в шакалью стаю-то занесло?"
– Знаете, что стало последней каплей? – Осадчий прищурился, вспоминая. Видно было, что воспоминания эти до сих пор ранят его. – Это случилось десять лет назад, вы точно все вычислили. Эпизод, мелочь, мимо которых обычно проходишь. Моя жена заведовала тогда детским садом. Самым обычным, муниципальным. Для простых смертных. Привели к ним новенького мальчика в младшую группу. Бабушка привела. Все документы у ребенка в полном порядке: направление от РОНО, медкарта. Как положено – осмотрен районным педиатром. Отчего же не принять? Но вот буквально на второй-третий день воспитательница замечает, что малыш постоянно чешется. Посмотрела – сыпь по всему тельцу. Она к детсадовской медсестре. Та смотрит – батюшки! – явная, несомненная чесотка. Обе к заведующей, к моей жене то есть. Чесоточного малыша тут же отправляют домой в сопровождении медсестры. Которая, сдав ребенка на руки бабушке и объяснив ей ситуацию, естественно, ставит в известность об этом прискорбном факте районную детскую поликлинику. А затем – санэпидстанцию. Группу немедленно сажают на жесткий карантин, садик заливают хлоркой. Ни один ребенок больше не заболел! Молодцы, вовремя заметили, приняли меры – скажет любой разумный человек. И ошибется! Поскольку на садик обрушивается гнев начальства. Как могли принять чесоточного?! А в подтексте-то читается: зачем вынесли сор из избы? Зачем поссорили нас с районным педиатром? Почему не спустили на тормозах, почему в санэпидстанцию обратились?! Ах, он бы полсадика перезаразил? Да хоть бы весь! Ах, у него все документы медицинские в полном порядке были? А нам чихать на ваши оправдания! Жену, воспитательницу и медсестру штрафуют на месячный оклад. Поймите, не в этих грошах суть, нам на жизнь хватало. Но человек честно сделал свое дело, а ему харкнули в душу. Это как вам? Тогда, после этой истории, у Валюши сердце в первый раз по-серьезному прихватило. А из садика она ушла. Хоть работу свою очень любила. И ее любили дети, вот так. Скажете, частный случай? Ничего он не частный! Кроме того, в этой капельке помоев отражается весь наш помойный океан. В котором, рано или поздно, потонем все мы. Тогда я окончательно пришел к выводу: в этой стране честно работать – себе дороже. Как вам история, а?
Гуров молчал долго. Затем поглядел на совсем сникшего, нервно, словно задыхаясь, теребящего воротник рубашки Осадчего.
– Грустная история. Как ни печально – очень обычная. Я сам таких историй не один десяток могу припомнить, – взгляд Льва стал жестким. – Но есть разница между заведующей детским садиком и ментом вашего калибра, не находите? На вас кровь, Олег Иванович! Хотя бы той молоденькой девчушки-горничной, которая вчера получила пулю при штурме особняка. Да и раньше... Сами-то вы не убивали. Но что это меняет? Нет, ни как человек, ни
Гуров вновь помолчал некоторое время. Осадчий опустил глаза. Не хотел он встречаться взглядами с Гуровым.
– Знаете, Олег Иванович, – продолжал Лев, – ведь Бортников рассуждал сходным образом. Зачем работать честно, когда прямо под носом творится полнейший беспредел? Набитая дура Алина жирует себе у всех на глазах. Жулик Шуршаревич, "пасынок Меркурия", – как сыр в масле катается! А у меня, значит, принципы?! Ну уж фигу вам всем с маслом. Есть Родина, а есть бутербродина. С черной икоркой. И выбор тут однозначен. Так он думал. А закончил – убийством.
– Страшный вы человек, полковник Гуров, – севшим, дребезжащим голосом сказал Осадчий. – Безжалостный. Жестокий. Это ведь вы не о Бортникове, обо мне говорите.
– Жестокий? Будет вам. Просто совесть – не пирог с капустой. На части не делится. Либо она есть, либо ее нету! Кстати, где сейчас Алина, Бортников, Шуршаревич? Напомнить? А вдруг попы не врут? Что, не допускаете такого? Ах, допускаете. Я, представьте, тоже. Да-а, не завидую я этой троице в таком случае!
– Чего вы добиваетесь, Гуров? – совсем уж бесцветно, еле слышно произнес Осадчий. Губы его побелели, а на щеках, напротив, выступил лихорадочный румянец. – Устроить мне показательную порку? Я вчерне прикинул ваши возможности. Вы не блефуете. Вы можете это сделать. Как бы не больше. Вы еще многого не знаете, слишком многого. Но ведь узнаете, разнюхаете, раскопаете. Это хуже смерти. Это позор. Валюша не переживет, у нее больное сердце. Дети... Думать страшно. Так чего вы хотите? Зачем вы пришли ко мне, зачем рвете мне душу в кровавые клочья? Делайте свое дело, правильный вы человек. Я слабее вас. Я не смогу отбиться. А пожалуй, и не хочу уже.
У него стало лицо человека, который долго и яростно боролся за свою жизнь, но вдруг спросил себя – а стоит ли она того? И не нашел ответа. Выражение осознанной тоскливой обреченности.
– Вы курите? – прервал Гуров молчание, становившееся невыносимым. – Дайте сигарету.
– Валюша возражает, когда в ком... – Осадчий запнулся. – А! Какая теперь Валюша с возражениями. Возьмите. Я тоже закурю.
Молчание, цветом и тяжестью напоминающее свинец, снова сгустилось около двух этих людей.
– Слушайте меня внимательно, – начал Гуров. – Я не хочу устраивать, как вы сказали, показательную порку. Оставить все как есть я тоже не могу. Вы виновны. Вы понесете наказание. Но на наших мундирах, усилиями подобных вам, без того слишком много грязи. Поэтому вы сейчас ответите мне только на один вопрос: кто? Кто реально стоит за всем, что стряслось с АОЗТ "Светлорадсертинг", кто манипулировал вашими подопечными. Кто режиссер спектакля? Вы понимаете, о чем я? Вижу, что да. Взамен я возьму на себя страшную ответственность. И тяжкий груз на свою совесть. Я на какое-то время, совсем недолгое, забуду о вас и ваших художествах. Если хоть капля порядочности у вас осталась, а я верю, что это так, то вы знаете, как вам следует... поступить. Я клянусь честью, ваше имя останется чистым. Я выразил свою мысль достаточно ясно?
– Более чем. Посмотрите мне в глаза, Гуров. Я должен быть уверен, что свое слово вы сдержите.
Долгую, как час, минуту они смотрели в глаза друг другу.
– Вот, значит, как все закончится, – прошептал Осадчий, резко отвернувшись от Гурова и опустив голову. – Я согласен. Долго вам ждать не придется. Теперь слушайте ответ на свой вопрос.
Уже захлопывая дверь за уходящим Гуровым, Осадчий вдруг придержал его за плечо и тихо, едва слышно сказал:
– Это будет несчастный случай, поняли? Ради моих детей – постарайтесь, чтобы никто по вашей вине не усомнился в этом.
Крячко, вышедший из машины поразмяться, буквально бегом бросился к приближавшемуся Гурову.
– Ты что бледный такой?! Сорвалось, да?! Уперся Осадчий?
– Выгорело, Станислав. Завтра утром будем брать "верблюда", хочу подтверждения от Лисицина дождаться. Бледный? Просто... Просто я только что приговорил человека к смерти. Тяжеловато, знаешь ли.
Финал этой истории для сыщиков наступил ровно через неделю после ее начала – в понедельник утром.
Получив от Лисицина долгожданный мейл – не подвел Димочка! – Гуров буквально впился в строчки на мониторе.