Полковник Гуров. Компиляция (сборник)
Шрифт:
Гладилину опять стало страшно. Он задрал вверх голову и попытался рассмотреть, есть ли кто наверху. Ничего у него, конечно, не получилось, но ему показалось, что он слышит тихий шорох, будто кто-то этажом выше осторожно отошел от лестницы.
«Черт знает что! – с тоской подумал Гладилин. – Готов спорить, что все это мне мерещится, но я также готов спорить, что теперь у меня не хватит духу подняться к себе на этаж, потому что там стоит она. Она сидела в «Ниссане», когда я так глупо там нарисовался, а теперь опередила меня и дожидается у дверей, чтобы всадить мне пулю в лоб. Это естественно.
Сергей Николаевич прислонился спиной к стене и вытер рукавом выступивший на лбу пот. Это могло быть чушью, но это могло быть и правдой, и тогда подняться наверх означало одно – смерть. Гладилину вовсе не хотелось умирать. При всем критическом отношении к окружающему его миру Сергей Николаевич любил жизнь, любил свою работу, науку и верил, что однажды ему тоже улыбнется удача. Если сейчас на третьем этаже замкнутая женщина в изящном плаще выстрелит в него из бесшумного пистолета, удача ему уже никогда не улыбнется.
Гладилин попятился и на цыпочках вышел из дома. Стараясь не щелкать, он прикрыл дверь и рысцой побежал поперек двора. У него был один вариант – в доме напротив жил бывший коллега, преподаватель ботаники Кипренский, изгнанный из университета за пьянку. Гладилин не слишком любил этого человека, но все-таки, когда-то они вместе работали, имели общие интересы и до какой-то степени понимали друг друга. Теперь Кипренский опустился, работал грузчиком в соседнем магазине, веселя покупателей и собутыльников научными сентенциями, которые он вставлял в свою пьяную болтовню. Но больше Гладилину некуда было идти. В Москве жил его родной брат, но они с ним уже несколько лет были в ссоре, а остальные родственники давно отдалились настолько, что появиться у них без предварительного звонка было совершенно невозможно.
Кипренский был дома и был, разумеется, пьян в стельку. Увидев на пороге Гладилина, он прослезился и долго обнимал его, намочив слезами пиджак. Расспрашивать он ни о чем не стал, зато предложил немедленно выпить – разумеется, за счет Гладилина. Даже в этой ситуации Гладилин испытывал неловкость и, чтобы вознаградить Кипренского за гостеприимство, дал ему денег. Тот пришел в восторг, еще раз обнял Гладилина и убежал за выпивкой, пообещав через пять минут вернуться. Дожидаясь его, Сергей Николаевич сел в старое продранное кресло на кухне и незаметно для себя уснул тяжелым, но крепким сном.
Проснулся он, когда в окно уже вползал рассвет. Где-то за стеной у соседей телевизор вовсю наяривал новости. По квартире бестолково слонялся Кипренский, трезвый, опухший и мрачный. Похоже, он только что вернулся домой и теперь был сильно удивлен, обнаружив на кухне бывшего коллегу. Догадываясь, что кое-что важное вылетело у него из памяти, Кипренский решил своего удивления не показывать, а только хмуро извинился за то, что завтракать ему нечем и к тому же пора идти на работу в магазин. Гладилин не обиделся. Наоборот, он был благодарен Кипренскому за то, что тот не стал задавать никаких вопросов. Он только попросил разрешения посидеть у него еще часок. Кипренский не возражал – Гладилину он доверял, а кроме того, у него в доме давно не осталось ничего ценного.
Гладилин
Участковый Малюгин, сравнительно молодой, розовощекий, но очень серьезный с виду человек, только что появился в своем офисе, который назывался опорным пунктом правопорядка, но, похоже, собирался уже уходить и Сергея Николаевича принял неласково.
Гладилину Малюгин тоже не понравился. Он был в новой форме, с новенькой кожаной папкой под мышкой, весь какой-то хрустящий и как будто ненастоящий. Гладилина он выслушал не слишком внимательно, копаясь в каких-то бумажках на своем столе, потом неодобрительно оглядел с головы до ног и посоветовал написать заявление.
Это предложение явилось для Гладилина полной неожиданностью. Он всегда боялся заявлений, объяснительных и прочих письменных обращений. Но отступать на попятную было поздно.
– Написать? – только пробормотал он.
– Так точно, – неумолимо сказал Малюгин. – По полной форме. Напишете, принесете мне, будем работать. Сейчас вы не успеете, мне надо идти… – Он, сморщившись, посмотрел на часы. – Но это даже к лучшему. Может быть, еще что-нибудь вспомните. Значит, завтра в это же время я вас жду. А пока свободны!
Гладилин покинул опорный пункт правопорядка и отправился к себе домой. Не то чтобы он уже не боялся, но поддаваться страху при дневном свете было как-то стыдно. В подъезде никого не было, и уже ничто, казалось бы, не указывало на грозящую Сергею Николаевичу опасность, но на сердце у него все равно было неспокойно.
Особенно усилилась тревога, когда Гладилин отпер дверь и вошел в квартиру. Все здесь было по-прежнему – каждый предмет находился на своем месте, те же запахи, та же пыль на мебели, но тем не менее Гладилин был уверен – что-то здесь неуловимо изменилось. Он готов был голову дать на отсечение – в его жилище побывал кто-то посторонний.
Сергею Николаевичу показалось, что он сходит с ума. Он прошел в ванную, заглянул в настенное зеркало. На него взглянуло незнакомое, почти отталкивающее лицо – небритые щеки, лихорадочный блеск глаз, несвежий воротничок – ничего удивительного, что этот чистюля-участковый ему не поверил. Сергей Николаевич был сейчас похож на человека, только что вышедшего из запоя.
В таком состоянии он не мог идти на работу. Решившись сказаться больным, он позвонил на кафедру, но, как на грех, никого из преподавателей на месте не было. Трубку взяла молодая лаборантка, которая выслушала Гладилина и пообещала передать все заведующему. Гладилин был свободен и смог заняться своими делами.
Перво-наперво он побрился и принял душ. Потом позавтракал тем, что нашел в холодильнике, и стал думать, что делать дальше. И тут ему в голову пришла поразительная мысль. Он удивился, что она сразу не пришла ему в голову. Это было элементарно просто. Его спутали!