Полковник Гуров. Компиляция (сборник)
Шрифт:
– Понадобится мне новая машина, так сам заработаю, – отмахнулся Лев Иванович.
– Ты что ж, решил пешком отсюда идти? – поняв, что Гурова не переубедить, спросил Юрий.
– Сейчас частника поймаю и доеду, – заявил Лев Иванович.
– А ну садитесь в машину! – приказал Погодин и, переходя на «ты», буквально заорал: – Сядь, тебе говорят! А то силой усажу!
– Да, с вами я не справлюсь, – обернувшись, вздохнул Лев Иванович.
– И не думай! И не мечтай! – усмехнулся Леонид Максимович и опять не сдержался: – Достал ты уже нас всех своим «выканьем», своей ледяной вежливостью! Так и хочется тебе в морду
Под их отнюдь не ласковыми взглядами Гуров сел в машину, но тут же приспустил стекло и сказал:
– Вы только горничным новую работу найдите, а то у Николая Степановича теперь своих хозяек в доме много, на улице же женщины останутся.
– Об этом не волнуйся, – немного успокоившись, ответил Леонид Максимович. – Как Валька выздоровеет, они с Галиной поженятся, так что она при муже будет, а Олесю я с собой увезу. Она баба простая, душевная, для меня в самый раз. У нее двое детишек под Харьковом у матери остались, так мы их к себе заберем. Пора уже и мне свое гнездо вить, нахолостяковался, – и, махнув рукой водителю, приказал: – Ладно, поезжайте с богом! – А когда машина тронулась и поехала, сказал Крячко: – Да, Стаc! Тяжело тебе с ним приходилось!
– Так ему с самим собой еще тяжелее, – ответил тот. – Но что выросло, то выросло!
Гуров же попросил водителя остановиться возле арки своего дома, а не подвозить к подъезду, и остальной путь прошел пешком. На душе у него было так погано, как уже давно не было, потому что перед глазами все еще стояло перекошенное лицо Ларисы и ее горящие безумием глаза.
Дома Мария продемонстрировала ему крайнюю степень возмущения, но беззвучно, на открытые скандалы она уже давно не решалась: они потом слишком дорого обходились ей самой, но она и одним взглядом могла изобразить всю гамму чувств – недаром же была народной артисткой России. Не обращая на это внимания, Лев Иванович, переодевшись, налил себе полный стакан коньяка.
– Лева! У тебя же поджелудочная! – забыв про все обиды, воскликнула жена.
Не отвечая, он выпил коньяк в один прием и, пробормотав:
– Пойду прилягу, – направился в спальню.
– Левушка! Что-то случилось? – осторожно спросила супруга.
– Все плохо! Все вокруг плохо! И виноват в этом только я! – не выдержав, признался Гуров. – Стаc уходить собирается, причем опять-таки я в этом виноват, потому что не сдержался, ляпнул лишнее, а он на меня обиделся, причем не только за себя, но совершенно справедливо. А одна женщина, видимо, всерьез умом тронулась, и тоже из-за меня. Да что же я за человек такой, что со мной всем так трудно?
– Ты самый лучший на свете человек, – тихо и ласково, как обычно говорят с тяжелобольными, сказала Маша, а потом достала плед, укрыла им мужа и, поцеловав его, прошептала: – Отдыхай, Левушка, утро вечера мудренее.
А Гуров, засыпая, подумал, что так и не узнал, что же за постель такая у Савельева, на которой так сладко спится.
Утро было ясным и солнечным, но вот мудрым ли? Выйдя из дома, Гуров как бы со стороны, чужими глазами осмотрел свою машину и пришел к неутешительному выводу, что ее действительно пора менять.
На работе он грустным взглядом окинул их со Стасом кабинет,
– Ну, колись, чем дело кончилось, – предложил Орлов.
Лев Иванович, хоть и не в мельчайших подробностях, но рассказал ему о проведенном им расследовании от начала до конца.
– Да, мерзкая история, – покривился Петр.
Гуров положил ему на стол свой якобы командировочный отчет, и тот, не глядя, смахнул его в урну для мусора.
– Тебе выписана премия в размере оклада, – сообщил Орлов. – А меня уж так благодарили, так благодарили! Хорошо, что не расцеловали – не люблю я эти телячьи нежности.
– А Стаc где? – поинтересовался Лев Иванович.
– В отгулах, где же еще? – ответил Орлов и грустно посмотрел на собеседника.
Тут Гурову стало совсем паршиво, потому что по издавна заведенной традиции человеку перед увольнением давались все ранее заработанные им отгулы, а это значило, что…
– Как дальше жить будем? – спросил Лев Иванович.
– Еще не думал, но так, как раньше, уж точно нет. Только на этом наша работа может закончиться, а вот дружба как была, так и останется. А уж хомут себе на шею ты, Лева, всегда найдешь. Тот же Болотин спит и видит, как бы тебя к себе залучить. Ну а мне и отдохнуть бы пора, не мальчик уже.
– И все это из-за меня, – с горечью сказал Гуров. – Все из-за характера моего проклятого.
– Тебе себя уже не переделать. А если даже сможешь, то это будет уже не Гуров, а так, не пойми что, – объяснил Орлов.
– Как ты думаешь, Стаса еще можно переубедить? – с надеждой спросил Лев Иванович.
– Если он уже жене сказал, то… – Петр только помотал головой.
И он был прав. Мадам Крячко была женщиной с непростым характером, но мужа любила беззаветно и всегда очень переживала, что ее Стасик при Гурове вечно вторым номером выступает, к чему, кстати, сам он относился совершенно спокойно, потому что понимал: ему со Львом Ивановичем тягаться не стоит. Впрочем, каждый из них был по-своему талантлив, но в разных областях. И вот теперь, когда ее мужу представилась возможность работать самостоятельно, да еще за очень большие деньги, она вцепится в него зубами и ногтями, скандалить будет круглосуточно – а это она умела, – но отказаться ни за что не позволит. В ногах будет валяться, рыдать день и ночь, но своего добьется.
– А давай-ка я к Стасу съезжу, – предложил Гуров. – Может, еще не все потеряно?
– Ну, рискни, – пожал плечами Петр Николаевич.
И Гуров, оставив машину на стоянке возле работы, пошел в находившийся неподалеку магазин, которым владел один его знакомый. Купив там две бутылки хорошей водки и закуску, Лев Иванович поймал такси и поехал к Крячко, обдумывая по дороге, как бы ему так выстроить разговор, чтобы убедить друга остаться на прежней работе. Открывший ему Стаc мгновенно понял, с какой целью прибыл Гуров, и только отрицательно покачал головой, показывая, что решения своего не изменит, но в дом все-таки впустил. Лев Иванович прошел вслед за приятелем на кухню и, выставив на стол свои покупки, задал самый главный вопрос: