Полковник Гуров. Компиляция (сборник)

Макеев Алексей Викторович

– Давай сюда! – Крячко поставил пустую бутылку возле мусорного ведра и достал из холодильника вторую. – А пусть что хочет, то и делает! В Париж ее свожу!

– А ей тот Париж нужен? – спросил Гуров, открывая бутылку и разливая водку.

– Да пусть хоть посмотрит, а то и была-то только в Болгарии два раза еще при Союзе, а потом? Что она видела? Ну, давай за наших жен! Пусть они будут здоровы и счастливы!

– Поддерживаю! – согласился Гуров и, когда они выпили, продолжил: – Может, ты и прав, а вот я-то один что делать буду?

– К Болотину пойдешь! – утешил товарища Стаc.

– Э нет! – помотал головой Лев Иванович. – Хотел бы,

так давно ушел бы. Или меня никогда к себе не звали?

– Звали, и не раз! – подтвердил Крячко.

– Вот! – выразительно сказал Гуров. – И тебя с Петром забрал бы. Потому что куда же мы друг без друга? Помнишь, как нас с тобой тогда уволили?

– Помню! Ты тогда к Южа… Южни… – начал вспоминать Стаc. – Как его фамилия? Хотя какая разница? Так ты тогда к нему устроился и меня с собой взял. А еще и Петру там платили. А за что платили?

– Какая разница? – отмахнулся Гуров. – Главное, что платили!

– Согласен! А потом Петр все переиграл, и нас обратно приняли, как будто ничего и не было.

– Так что не пойду я к Игорю! – решительно заявил Лев Иванович. – Не хочу я под кем-нибудь работать. Он мне, конечно, друг, но все равно не хочу! Я всегда был сам себе голова!

– Скажешь тоже! – хмыкнул Стаc. – Будто Орлов тебя никогда не прикрывал! Вот ты и выпендривался как хотел! А Петр потом на коврах за тебя отдувался!

– А ты вспомни, как мы с тобой его тогда вытащили, – возразил Лев Иванович. – Ведь сняли бы его с позором, если бы не мы. А потом сколько раз Петру плечо подставляли, когда ему совсем худо было?

– Что было, то было, – признал Крячко правоту друга.

– Вот и я о том же, трое друзей нас было, которые всю жизнь вместе держались и этим были сильны, а теперь распалась наша троица. Каждый дальше своим путем пойдет! Ну, давай помянем, что ли, нашу былую жизнь! – предложил Гуров.

– Давай! Только почему так песси-мис-тично? – по складам выговорил захмелевший Стаc. – Мы же не по разным городам разъезжаемся? И все еще живы?

– А ты сам подумай! – предложил Гуров и начал перечислять: – У тебя работы будет невпроворот. Петр в отставку уйдет, будет с внуками возиться.

– Так они у него уже большие, чего с ними возиться? – удивился Крячко.

– Ну, еще какое-нибудь дело найдет. Может, будет мемуары писать.

– Петр? Мемур… Мемуары? – совсем обалдел Стаc. – Это ты хватил!

– А что? Найдет какого-нибудь журналюгу, и тот все запишет как надо. Или Петру рассказать нечего? Да по этим мемуарам сериал можно будет снять длиной в год и даже больше, – заявил Гуров.

– Ну ты чего делать будешь?

– Сначала к родителям съезжу… – начал Лев Иванович.

– Давай за них! Чтобы были здоровы и счастливы! – предложил Стаc.

– Мы за это уже пили, – напомнил не менее его захмелевший Гуров.

– То было за жен! – поправил приятеля Крячко.

– А! Точно! Давай! – согласился Лев Иванович.

– Так чего делать будешь? – стал снова допытываться Стаc.

– Не знаю, я без работы не могу, а работы-то и не будет! – вздохнул Гуров. – Давай за то, чтобы я не у дел не остался!

– Да тебя с руками… – начал было Крячко.

– А я руками не хочу! – пьяно запротестовал Лев Иванович. – Я служить хочу! Но не смогу уже! Скажи, Стаc, почему жизнь такая беспощадная? – почти со слезой спросил он.

– Это просто жизнь, Лева! Давай за нее!

Вот за таким, казалось бы, бессмысленным и пьяным разговором они уговорили и вторую бутылку, а от третьей, припрятанной

Стасом, Гуров отказался. Крячко проводил друга до такси, возле которого они распрощались так, словно на войну уходили, причем на разные фронты, даже обнялись, и Лев Иванович уехал. Водитель, очень недовольный тем, что ему попался пьяный клиент, который, чего доброго, мог и машину испачкать, страшно удивился, увидев в зеркале заднего вида совершенно трезвый взгляд Гурова. Лев Иванович был вообще на выпивку крепок, а уж сейчас, когда он был на нервах, она его вовсе не брала, он ехал и думал, сумел он, если не достучаться до Крячко, то хотя бы посеять в его душе сомнение. А вот не менее трезвый Стаc, которого было тоже не так легко свалить с ног, вернувшись домой, всерьез призадумался, а так ли уж верно его решение. И ведь оба, зная друг друга много лет, прекрасно понимали, что ни тот, ни другой пьяным не был. Оба притворялись и дурачили друг друга, но вести по трезвой такой разговор им было бы гораздо сложнее. А вот этот затеянный Гуровым вечер воспоминаний-размышлений мог и должен был напомнить Стасу о связывавшей их троих и выдержавшей все испытания многолетней службе-дружбе, о том, что старый друг – лучше новых двух, о том, что «без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много», и ни за какие деньги этого не купишь, хотя продать, точнее, продаться, можно. Но вот услышал его Стаc или нет, и что он решит, Лев Иванович мог только предполагать, потому что решающее слово оставалось за Крячко.

Увидев мужа, распространявшего вокруг себя стойкий алкогольный запах, Мария обомлела:

– Это еще что за явление? Лева! Как ты мог? При твоей поджелудочной?

– Маша, не ругайся. Я был у Стаса, – сказал Гуров и на вопрошающий взгляд жены развел руками. – Не знаю, хочу надеяться, что он одумается, а уж что получится? Кстати, его жена вовсю составляет меню нашего предстоящего юбилея свадьбы и слышать ничего не хочет ни о ресторанах, ни о кафе. Сказала, что отмечать его мы будем только у них на даче.

– Ты об этом помнишь? – ошеломленно воскликнула Мария. – Ты, который даже о собственном дне рождения вспоминаешь только тогда, когда я тебе его в ежедневник сама запишу? Нет, ни за что не поверю. Скажи честно, Стаc напомнил?

– И куда же мне от вас, таких умных, деваться? – вздохнул Лев Иванович.

Он прошел в спальню, переоделся и лег – ужинать не хотелось, хотя из принесенной им нарезки и наспех собранной Стасом закуски они почти ничего не тронули. Мария, понимая, что спать ей предстоит в зале, забрала из шкафа постельное белье и заранее отнесла его на диван, чтобы потом не будить мужа. Она прекрасно, еще лучше, чем сам Гуров, понимала, насколько они со Стасом нужны друг другу, как неразрывна эта многолетняя дружба, и теперь сильно переживала и за мужа, которому без Крячко, этой его третьей руки, придется нелегко, и за себя, потому что с уходом из их жизни Стаса она обязательно должна будет измениться, причем еще неизвестно, в какую сторону.

На следующий день, придя на работу и безрадостно обозрев безлюдный кабинет, Гуров пошел к Орлову. Похоронный вид секретарши его несколько озадачил – он считал, что хуже, чем есть, уже быть не может. В приемной ждали своей очереди на доклад к начальству сотрудники управления, причем по делам, и отнюдь не частным, как у него, и Гуров хотел повернуть назад. Но секретарша по внутреннему телефону сообщила Петру Николаевичу, что к нему Гуров, и, положив трубку, вздохнула и сказала:

– Проходи, Лева.