Полковник Гуров. Компиляция (сборник)
Шрифт:
– Жаль, но на небо набежали тучи. Одинокое облачко на секунду закрыло малюсенький край солнца и мгновенно сбежало. Но не для того, чтобы уйти насовсем, а чтобы позвать себе на помощь своих собратьев. И вот уже второе, третье, пятое облако наползает на оранжевый диск. Свет еще сопротивляется, пытается пробиться на свободу, но нет, победы ему не одержать. Смена погоды раздражает. Почти так же, как голос вашего собеседника. Нет, не голос, слова. Обидные, несправедливые, незаслуженные… – Зинчев старался вовсю, «Гудини» был послушен в его руках, как воск. – Зачем? К чему эти обвинения? Почему именно сейчас? Вы пытаетесь избежать ссоры, пытаетесь привести доходчивые аргументы
– Что ты творишь? Угробить нас обоих решила?
Фразы, брошенные Гудини, прозвучали резко и сердито. Гуров вздрогнул, Стасик от неожиданности покачнулся и соскользнул с подоконника, едва успев ухватиться за фрамугу, чтобы удержать равновесие. Зинчев же оставался беспристрастен.
– Угробить? Возможно, – меланхолично произнес он и замер в ожидании ответа.
– Ты сумасшедшая, знаешь об этом? – Глаза Гудини по-прежнему были закрыты, но кисти рук вцепились в подлокотники так крепко, что побелели костяшки пальцев.
– Не смей меня оскорблять!
Гуров настолько влился в происходящее, что буквально услышал, как фразу произнесла женщина. «Интересно, как ощущает все это Гудини? Он ведь действительно говорит сейчас не с доктором, а с женщиной из машины». Мысли наползали одна на другую, мешая следить за происходящим. Лев отогнал их в сторону, а Зинчев между тем продолжал:
– Не нравятся мои слова – убирайся прочь! – Действовал он наугад, ориентируясь по ситуации.
– Ляля, не начинай! – В голосе Гудини послышались примиряющие нотки. – Ну, прости. Я погорячился, никакая ты не сумасшедшая. Ты – лучшее, что случилось со мной за всю жизнь.
– Хорошо, что ты это понимаешь. – Зинчев выдавал короткие фразы, боясь переиграть и сбить пациента с нужной волны.
– Конечно, понимаю. Как ты можешь в этом сомневаться? Ты – вся моя жизнь. Вот почему я не могу уйти.
Лоб Гудини прорезали морщины, Гурову показалось, что он собирается заплакать. Но нет, взял себя в руки, глубоко вздохнул, хотел что-то сказать, но передумал.
– Ты должен, – безапелляционно заявил Зинчев.
– Нет, Ляля, не проси меня об этом! Не могу я уйти. Просто не могу, и все!
Гудини дернулся куда-то вбок, шаткое кресло зашаталось, чуть не опрокинув его на пол, и Зинчев, машинально ухватив его за рукав, тут же пожалел об этом. Гудини открыл глаза, часто заморгал и как-то весь съежился.
– Все. Финита ля комедия, – негромко произнес Стасик от окна.
Он оказался прав. Гудини вышел из транса и теперь смотрел на окружающих так, будто видел их впервые.
– Что происходит? – растерянно спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Успокойтесь, мой друг. Все в порядке. – Зинчев переставил кресло, оказавшись напротив него. – Мы проводили эксперимент, и, кажется, он удался. Как вы себя чувствуете?
– По мне словно катком проехали, – помедлив с ответом, произнес Гудини. – Голова гудит.
– Ляля вас расстроила?
– Ляля… – Гудини попробовал на вкус странное имя, больше напоминающее детское прозвище. – Наверное.
– Она красивая?
– О, да. Очень красивая.
– Опишите ее.
– Она высокая, выше меня, это точно.
Гудини уперся взглядом в стену поверх плеча Зинчева, пару минут сидел молча, потом снова заговорил:
– Все. Воспоминания закончились, а я по-прежнему не знаю, кто я. Парадокс! Какую-то Лялю вспомнил, во всех деталях вспомнил, а себя не могу.
– Ничего страшного, это придет, – попытался утешить его доктор.
– Прекратите, немедленно прекратите! Ваши слова издевка! – завопил Гудини. – Это страшно! Ужасно страшно! Вы когда-нибудь теряли память? Нет? Так и не рассказывайте мне, что страшно, а что нет!
– Успокойтесь, криком положение вы все равно не исправите, – остановил зарождающуюся истерику Зинчев. – Да, я не терял память, но через мои руки прошли сотни таких, как вы. Большинству из них удалось вернуть память. И произошло это не без моей помощи. Не будете истерить, помогу и вам. Вы мне верите?
– Верю, что еще мне остается. – Гудини устало откинулся на спинку кресла. Его охватила апатия, но истерики избежать удалось. – Что дальше?
– Дальше будем выуживать полезную информацию из того, что вспомнить все-таки удалось, – заявил Зинчев и обратился к Гурову: – Прошу, Лев Иванович, ваш выход.
Гуров покинул свой угол. Объяснять, что от него требуется, необходимости не было. Теперь предстояло раскопать максимум сведений о Ляле, а если повезет, и об автомобиле, на котором она уехала. Автомобиль Гудини почти не помнил. Машина и машина, никаких особых примет. Ни разбитой фары, ни поцарапанной дверцы, ни наклеек, по которым можно было бы попытаться ее идентифицировать, из памяти свидетеля выудить не удалось.
С женщиной дела обстояли получше. Помимо того, что она обладала, как считал Гудини, неземной красотой, ему удалось вспомнить, что даже в пылу ссоры она называла его «моя любовь». Не имя, конечно, но кое-что проясняло. Однозначно с этой женщиной у «Гудини» был роман непосредственно перед тем, как с ним произошел несчастный случай.
Это давало надежду, что его все-таки ищут или будут искать в ближайшее время. Не может женщина, которая зовет тебя своей любовью, в одночасье забыть о твоем существовании. Пусть даже вы поссорились, пусть хоть расстались и инициатором разрыва была она, все равно так быстро забыть о своей любви женщина просто не может. Она обязательно будет искать возможность держать твою жизнь на контроле. Так уж устроены женщины. Не заметить твоего исчезновения она тоже не может.
Где и при каких обстоятельствах Гудини познакомился с Лялей, он не помнил, как не помнил и того, в чем заключался конфликт. Почему Ляля сердилась и гнала его из машины? И хотела ли она, чтобы он ушел навсегда или в конкретный момент, тоже осталось тайной. Но зацепка все-таки появилась. Кулон, который Ляля носила на шее. Неуместный, но невероятно красивый, по словам Гудини. Гуров за эту деталь зацепился, как за спасительную соломинку, и попросил Гудини описать его как можно подробнее.