Полковник Гуров. Компиляция (сборник)
Шрифт:
Сад буквально утопал в зелени, но во всем чувствовалась заботливая рука профессионала. «Вряд ли Штайнберг сам окучивает все эти папоротники, азалии и кедры, – проходя сквозь строй хвойных деревьев, думал Лев. – Здесь работы на десятерых. Один розарий чего стоит. И ведь сразу понятно, что розы уникальных сортов. Сотни сортов и расцветок».
Стасик же просто глазел по сторонам и наслаждался видом. Он вдыхал ароматный воздух, будто лимонад пил, и выражение лица у него при этом было как у школьника, дорвавшегося до пряничного домика. «О работе надо думать, а не о цветочках», – мысленно пожурил напарника Гуров, но вслух ничего говорить не стал. Тем
Маленький сморщенный старичок – так бы описал его полковник, будь в том необходимость. Роста в Штайнберге было не больше метра шестидесяти, а то и того меньше. Миниатюрную головку, совершенно лысую, прикрывал шейный платок, повязанный на манер банданы. Из парусиновых шорт длиной до колена торчали ножки-палочки. Парусиновая рубаха, в тон шортам, развевалась вокруг тщедушного тельца, создавая впечатление, что под ней вообще нет никакой плоти.
Во всем облике Штайнберга живыми казались только глаза. Изумрудно-зеленые, с красивым разрезом и пышными ресницами, они невольно притягивали взгляд. «Безденежный человек с такой внешностью имел бы массу комплексов», – автоматически отметил Лев. Штайнберга собственная внешность нисколько не смущала. Он стоял на крыльце с видом падишаха, у ног которого лежит весь мир, и наблюдал за приближением гостей. Причем с явным наслаждением.
– День добрый, Давид Илларионович, – первым поздоровался Гуров.
– Скорее вечер, – поправил его Штайнберг, и Лев в очередной раз удивился. Голос антиквару достался шикарный: мягкий баритон с бархатными нотками, он никак не вязался с общим обликом. – Я предпочел бы, чтобы ко мне обращались «господин Штайнберг».
– Как скажете. Можем мы войти, господин Штайнберг?
– К чему это? Погода шикарная, посидим на лавочке, воздухом подышим. Тем более что вашему э… коллеге мой воздух определенно по вкусу, – не скрывая ироничной улыбки, ответил Штайнберг.
– Ведите, – коротко проговорил Гуров.
Штайнберг спустился с крыльца, свернул налево и пошел вдоль стены в самую гущу зеленого плюща. Лев и Стасик последовали за ним.
– Товарищ полковник, куда это он нас ведет? Нам что, через заросли лезть придется? – догнав Гурова, зашептал Стасик.
– Давай не сейчас, – отмахнулся тот. Его и самого разбирало любопытство, где в этих зарослях проход, но вопросов Штайнбергу он задавать не стал. К чему, если через пару минут и так все узнаешь.
Штайнберг дошел до конца дорожки, протянул руку к плющу, утопив ее в листве по самый локоть, за что-то там ухватился и… открыл плющевую стену. Да, именно так это и выглядело! Стена плюща пошла в сторону, открывая широкий проход. Гуров догадался, что плющом увита обычная калитка, но действие хозяина от этого эффектности не потеряло.
– Красивая задумка, – не смог оставить без похвалы идею садовника Лев. – Калитка, увитая вьюном, не редкость, но я впервые вижу, чтобы вьюн рос на ней настолько целенаправленно.
– Спасибо, так и было задумано. – Похвала пришлась Штайнбергу по вкусу. – Здесь все выполнено так, как задумано.
– Охотно верю.
За стеной плюща оказалась уютная полянка, засеянная газонной травой. На границе с мини-лесом на полянке стояла беседка. Крошечная, едва ли рассчитанная на двоих, с откидной скамейкой внутри. Задняя стенка была затянута солнцезащитной сеткой, отчего общий вид только выигрывал.
– Присаживайтесь, – откидывая скамейку, предложил Штайнберг. – Я, как хозяин дома, оставляю за собой право вести беседу стоя. Ненавижу сидеть.
Гуров
– Надолго к нам?
– По обстоятельствам, – уклончиво ответил Лев.
– Итак, условности учтены, нормы этикета соблюдены. Доставайте свой рисунок!
Получив от полковника рисунок, Штайнберг принялся его изучать. Время от времени он цокал языком, подносил листок к свету, постукивал костяшками пальцев по балясинам, и все смотрел, смотрел, смотрел. Гуров уже всерьез начал сомневаться, получит ли вообще ответ от странного хозяина не менее странного жилища, когда Штайнберг отложил лист в сторону, пристроив его на перилах, и начал пространную речь:
– В царской России существовал аристократический род Обресковых. Род их прослеживается вплоть до начала семнадцатого века. Идет он от польского шляхтича, выехавшего некогда в Россию, но считается, как водится на Руси, русским дворянским родом. Много славных дворян насчитывает этот род. Обресковы и в Шведском походе отметились, и в походе царя Федора Ивановича к Серпухову против крымских татар. У государева знамени в походе головой шли. И московскими дворянами числились, и городовыми ярославскими. Есть среди них и генералы, и сенаторы, и тайные советники, и губернаторы. И даже один московский полицмейстер, простите за каламбур.
Штайнберг глуповато хихикнул. Ему показалось смешным вести рассказ о московском титулованном полицмейстере действующему столичному оперу. Шутку никто не поддержал, поэтому антиквар продолжил:
– Но вы же понимаете, к чему я клоню? Чтобы в дворянской семье и без паршивой овцы? Боже упаси! Не обошлось без этого и у Обресковых. Один из наследников аристократического рода Обресковых, не буду называть его имени, чтобы не порочить память усопшего, оказался вовлечен в беспрецедентный для своего времени и для своей среды скандал, связанный с кражей драгоценностей. – Глаза Штайнберга хитро прищурились. – Вижу, мой пространный рассказ перестал вызывать у вас недоумение, господин полковник?
– Ваша правда, – сбиваясь на вычурную манеру речи хозяина, признался Гуров.
– Думали, «чердак» у старого маразматика поехал от одиночества, вот он байки первым захожалым прохожим и травит? Ан нет! С «чердаком» у меня все в порядке. Молодые позавидуют. И с памятью, как видите, не хуже. Ну да ладно. Продолжим экскурс в историю. Тогда Обрескова «за постыдный офицерскому званию поступок» разжаловали и лишили дворянства. А все потому, что у жены воронежского губернатора во время бала пропали драгоценности. Угадайте, у кого их потом нашли? Совершеннейшая правда: у Обрескова. Действительно ли Обресков слямзил драгоценности губернаторской жены, или его подставили, как нередко случалось в те времена, история умалчивает. Драгоценности вернули, Обрескова судили и отправили в полки. Впоследствии за заслуги перед Отечеством он был «высочайше прощен», и даже дворянские права ему были возвращены. Но! И тут мы переходим к самому интересному – одна из безделушек дражайшей женушки так и не была найдена. Слухи в те времена ходили разные. Кто-то считал, что вещицу так-таки и прикарманил Обресков. Кто-то грешил на женушку, мол, заложила драгоценность, а деньги на любовников спустила. Были и такие, кто верил в невиновность Обрескова и приписывал владение потерянной вещицей истинному вору. Как думаете, что за вещица так и не была найдена?